Или не мёртвое?..
Винцусь присмотрелся. Это «тело» не было раздето, в отличие от первых двух, и, кажется, «тело» дышало. По мундиру судя, это был шведский офицер. В полном беспамятстве, весь в крови, с белым как бумага лицом, и дыхание его было настолько слабым, что Винцусь, минуту за минутой глядя ему на грудь, долго сомневался — дышит ли тот вообще или ему с перепугу только показалось; впрочем, только что, может, он и дышал, а теперь, вот прямо сейчас, отдал богу душу, и отлетела его шведская душа вон и по неловкости задела те редкие листочки, что ещё не опали с берёзки, и листочки затрепетали... Человек этот не то чтобы лежал, но он и не сидел. Он лопатками упирался в камень, а затылком привалился к чёрному комлю берёзки. Как будто опасался, что если совсем ляжет, то уж больше и не поднимется... или он не хотел терять возможность обзора.
Долго Винцусь смотрел из укрытия на раненого шведа. Мальчик уже понял совершенно точно, что швед ещё живой. Но опасаться его было глупо, поскольку был он явно при смерти. Та дама, что никому не нравится, но всем суждена и приходит однажды за всеми, возможно, была уже здесь, возможно даже, она возлежала сейчас рядом с этим умирающим и заглядывала умирающему в очи, но Винцусь, ещё очень живой, её не видел, не положено было ему видеть.
Выйдя из укрытия, мальчик неслышно подошёл к раненому. Нога в крови, прострелено бедро; и грудь в крови, прострелена грудь. Кровавый след на земле. Винцусь проследил глазами — тянулся к полю след. Оттуда, понятно, и приполз этот раненый солдат... офицер.
Очень красивая золочёная пряжка на поясном ремне понравилась Винцусю. Вот бы ему такой ремень и с такой пряжкой; все бы другие шляхетские дети ему позавидовали!.. Приехал бы он в Могилёв, прошёлся бы по улице... Тут мальчик вспомнил, что ни улицы той, ни самого Могилёва уже нет. И он оставил эту мысль. А ещё ему приглянулись золотые пуговицы с кафтана и камзола. Расчудесные это были пуговицы — для любого шляхтича украшение; хоть на армяк нашей, а всё красиво будет. И тут он заметил в руке у раненого нож. И нож у этого шведа был — загляденье. Настоящий нож, крепкий, голубая сталь. Такой обретёшь — и будет тебе на всю жизнь друг. Винцусь, позабыв обо всём на свете, потянулся к ножу... Но страшно стало: а вдруг раненый швед как раз сейчас и очнётся?.. И почему у него в руке нож? От зверей, что ли, приготовился отбиваться?.. Пересилив страх, мальчик тихонько взялся за лезвие ножа и осторожно, глядя пристально и напряжённо в бескровное лицо раненого, потянул нож к себе. Тот легко выскользнул из руки шведа.
