И вовсе не каменные у него были плечи, не скалы, о коих гласила молва, хотя и правда крепки, как литые из железа, и грудь его никогда не была косогором, поросшим земляникой-травой, и руки его, белые, крепкие, с цепкими жилистыми пальцами, не были ручищами-ухватами, не были дубовыми корнями, прораставшими землю отеческую и вглубь, и вширь. Обыкновенный это был человек, молодой и красивый; и верно: сильный, редко встретишь такого, а встретишь, удивлённый мимо пройдёшь да ещё и оглянешься.
Мы это видим, поскольку смотрим сейчас на него.
Вот он! Не сказанный словами, а наяву перед нами. Мы птичкой маленькой с сереньким брюшком вьёмся над ним и вокруг него, птичкой юркой с маленькой головкой и блестящими быстрыми глазками облетаем и справа, и слева тот холм над бесконечной дорогой, на котором наш Тур сидит.
Снял он шлем свой дивный, положил на колени и опёрся на него, на крепкий лоб былинного тура-быка. И сидит в одиночестве витязь, защитник народный, смотрит на реку, на закат, на дорогу. Он царит здесь. Он здесь хозяин. Это его любимое место, это его земля.
Мы птичкой маленькой, скромной птичкой с сереньким брюшком и хохолком, с быстрыми крылышками птичкой вьёмся над героем и спешим заглянуть ему в лицо. Красивое благородное лицо с медным отливом в лучах закатного солнца, с золотою искрой в зорких глазах, со спокойной силой, с гордостью во взоре, с некоей природной величавостью в осанке. О прекрасноликий, кто, если не ты, дитя добродетели, брат чести, герой из героев, достоин поклонения и любви народной?..
Внизу, за соснами столетними, прямыми, как стрела, за соснами корабельными, тянувшими пышные ветви свои вверх и вверх, к ногам рыцаря Тура, сидящего на холме, по дороге, проложенной предками многие века назад, всё тянулся и тянулся бесконечный обоз генерала Левенгаупта...
Быть может, читатель уже несколько устал от описания этого огромного обоза, но, добрый господин, мы, положа руку на сердце, смеем заверить — такой он и был, обоз Левенгаупта, следующий из Риги, обоз бесконечный, и значение его было так же велико, как и нужда в нём, а скорее ещё более, нежели нужда, поскольку в судьбе обоза заключалась судьба всей войны, и значит — судьба всего тогдашнего мира. А вас, великодушный государь, готовый простить нам нашу слабость к велеречию (но без особых приукрас и, конечно же, без привираний, которыми даже многие серьёзные авторы грешат), попросим: крепитесь, крепитесь... уж не долго осталось терпеть, ибо не на этой, так на другой странице мы с сим обозом благополучно расстанемся; тем более — прислушайтесь, добрый друг, — всё ближе, всё ближе подходит славный петровский корволант...
