Стояли крестьяне у дороги, у которых уж отняли всё, и от безделья часами глазели на дивный обоз, на возы и поклажу, на чужих людей, на эти новые лица, за каждым из которых своя судьба, своя повесть, только останови, только расспроси и выслушай. И из бесконечного потока выхватывали лица — то русоволосого немца, то светлоголового ревельского эста, то веснушчатого рыжего финна.
А вот один с сильно выраженными восточными чертами, явно иудей, оставивший корни свои далеко-далеко, на пустынных холмистых берегах Леванта, где предки его под палящим солнцем веками пасли овец и давили оливки, там его родовое древо, которому, может, не одна тысяча лет, а он, мелкое семя, влекомое ветром, ветрами, пристанища себе никак не найдёт; вот и сейчас, когда-то пастух, а ныне маркитант, идёт он, бесприютный, по бесконечной северной дороге.
Чем-то необычным он взоры досужих мужиков привлёк... Волосы длинные, крупноватый нос. Чуть седоватый, вроде не молодой, но и не старый. Трудно было бы сказать, сколько ему лет, — в этом, должно быть, видели его необычность... Ближе подойдёшь, посмотришь — кожа у него на лице, будто пергамент, желта и груба и как бы помятая; лет сорок, пожалуй, ему — старик. Но издали глянешь, когда он с подводы легко спрыгнет и рядом идёт, или сзади бросишь взгляд — фигура у жида совсем молодая; высок, строен, красив, быстр, лёгок шаг — нет, не дашь ему и тридцати. А если кто совсем рядом случится да в глаза ему невзначай заглянет... тот сразу и отшатнётся — такая тоска в глазах, такая тяжесть, и в то же время такая глубина, такая бездна, в которой, кажется, может поселиться, да и поселилась уж, сама вечность — вон там, сразу за зрачком, как за порогом, — пропасть-прорва — целую жизнь в неё падать и до смерти не упасть; верно, лет под сто этому человеку, и одна нога его уже на краю могилы, вот-вот сорвётся, оттого и тоска, что завтра дёрном накрываться... Нет, трудно сказать, сколько этому маркитанту, скитальцу этому лет. Где миля, где; верста, где день, где ночь, где корысть и преступление, где сожаление и расплата, стремление или бегство к благодати или от палача, от судьбы, от самого себя или к высокому от низкого — пойди разбери... жизнь его — дорога.
Один мужик на обочине сидел, малую трубочку покуривал, сизым дымком попыхивал; зацепился глазами за взгляд скитальца, нехорошо улыбнулся себе, некоей мысли своей, в бороду, в усы:
— Откуда идёшь, мил-человек?
— Из Риги иду.
