Зато есть пенсия, сообразная с последней дальневосточной зарплатой, да еще и прирабатывать где-нибудь можно — на спиртзаводе, например, сторожем…
А почему бы и нет?
— …на первой платформе первого пути начинается посадка на скорый поезд "Хабаровск — Москва". Нумерация вагонов — с головы поезда… Повторяю… — гулко разносился по пустынному в такое позднее время перрону голос дежурного по вокзалу.
Подхватив легонький фанерный чемоданчик (сделанный, конечно же, на зоновской промке), капитан в отставке, улыбнувшись, двинулся в сторону своего вагона. Спустя час послышался неприятный звук лязгающих бамперов, и вагон, дернувшись несколько раз, поехал на запад, быстро-быстро набирая скорость…
Унылые заснеженные пейзажи сменяли друг друга, но казалось, что за окном — один большой пейзаж, на редкость тоскливый.
Киселев, тупо глядя в заиндевевшее окно, вяло тянул «Пшеничную» — по поводу окончательного отъезда на Большую землю он был очень растроган.
Но чем больше пил он водку, тем больший дискомфорт испытывал: не было человека, перед которым можно было бы выговориться, не было собутыльника, которому можно было бы излить душу.
Как теперь бывший кум пожалел об отсутствии благодарных слушателей! Отворись дверь и войди в купе самый последний запомоенный акробат с его зоны, мент бы только просиял и налил бы ему водяры — полный стакан…
Подхватив остатки спиртного, Киселев двинулся по устланному алой ковровой дорожкой коридору вагона в сторону купе проводника: счастливому отставнику так хоть с кем-нибудь поговорить!
И ему повезло: таковой быстро нашелся. За столиком служебного купе сидел молодой безусый человек в форме железнодорожника, которую недавний кум спьяну перепутал с авиационной.
— Слышь, летчик, посидим? — И Киселев достал из кармана недопитую бутыль.
— Ну, давай, служивый, — нимало не смутившись разницы в возрасте и звании, согласился проводник. — Посидим, коли нальешь…
После того как «Пшеничная» была допита, проводник извлек откуда-то бутылку «Русской», затем — еще одну, затем — еще…
Чем больше пил Киселев, тем больше он рассказывал о себе и своей героической, опасной и трудной службе на благо Родины.
— Да ты знаешь, кто я такой? Ты знаешь, когда я на зоне хозяином был, я один, в натуре, воров в законе помоил! В натуре! Отвечаю! Вот сам, вот этой бадангой! — И бывший мент тряс огромной палкой «Московской» колбасы, купленной им втридорога в вагоне-ресторане. — Они мне там за пивом в поселок каждое утро бегали! — Отставник отчаянно врал не только по поводу воров, но и по поводу пива — достать его на зоне и вообще в дальневосточной тайге было очень тяжело, почти невозможно.
