Несчастный устало опустился на табурет, почесал в промежности — майор мучительно соображал, чего же ему теперь не хватает, и, лишь выкурив несколько «беломорин» подряд, сообразил: не хватало любимого подчиненного — старшины Ивана Петренко.
Вообще-то начальник поселковой милиции держал этого недалекого человека только для двух целей.
Во-первых, вороватый, но очень удачливый милиционер Ваня мог быстро и легко исполнить любое, пусть даже самое конфиденциальное поручение (как правило, он был постоянным посредником между майором и остальным населением поселка в получении взяток); к тому же смекалистого подчиненного можно было услать за водкой и закуской хоть в пять утра, не беспокоясь, что старшина завалит ответственное поручение мудрого начальства.
А во-вторых, Иван Петренко был откровенно туп, и это качество больше всего нравилось майору: на его фоне самый главный милиционер Февральска чувствовал себя Аристотелем, Гегелем и Кантом одновременно, а ведь ничто, как известно, не тешит самолюбие так, как осознание величия собственного ума.
После той, последней пьянки с подчиненным старшина как в воду канул — вот уже третий день он не появлялся на службе. Конечно же, такое случалось и раньше: на день, на полтора…
Но не трое же суток!
"Наверное, вновь по бабам в гарнизон пошел, — решил майор, — офицеров сейчас постоянно в караулы гоняют, уркаганов ловить, жены недосмотрены, а Ваня небось вокруг каждой телки со стоячим куканом так и бегает, так и скачет… Везет же людям — ему бы такого начальника, как у меня…"
Больше всего майора удивляло следующее обстоятельство: после той пьянки Петренко бесследно пропал, но форма и сапоги так и остались валяться под кроватью дочери. Зато исчез свежеукраденный тулуп, в котором вся семья Игнатовых обычно ходила во двор по нужде, и обрезанные по щиколотку валенки, применяемые для того же…
Получалось нечто вовсе несуразное: Петренко после Василисы, бросив все, включая даже символ власти — форму с погонами и ремнем, накинув на плечи тулуп и обувшись в обрезки валенок, глубокой ночью в пятидесятиградусный мороз исчез в одних трусах.
Даже сам майор, в состоянии тяжелого алкогольного опьянения склонный ко всякого рода парадоксальным продолжениям застолий, не мог понять мотиваций этого поступка подчиненного…
Скрипнула дверь — Игнатов поднял голову: на пороге стояла его несовершеннолетняя дщерь Василиса. Развратно-миловидная улыбка блуждала на ее раскрасневшемся лице — видимо, в мыслях восьмиклассница была где-то очень далеко…
