— Так, видимо, пресс-конференция действительно подошла к своему логическому завершению, — подвел итог Эрнест Львович и строгим жестом указал на дверь. — Просьба всем освободить зал.
— Нет! Нет уж! Пусть ответят! Отвечайте! Хотите на мои счета посмотреть? Сколько стоят мои картины? В этом ваш план? Что же вы все молчите? Давайте! Говорите! Кричите! Излейте душевную скверну! Никчемное время! Опалена ваша совесть! Продажностью!
— Феликс… давайте мы просто попробуем уйти… — сбивающимся голосом проговорил Фарнсуорт. — Просто так бывает… что-то пошло не так… нужно уметь сохранять лицо…
— Не так? Это ты называешь «не так»? Эту грязевую лавину, что погребает под собой все прекрасное? Умерщвляет свет! Оставляет за собой уродливые очертания! Почему… — Феликса вдруг осенила мысль, и он пристально уставился на Литтона. — Это ты их собрал… здесь… всех… это…! Это ты все подстроил!
— Что?! Нет… я…
— Предатель! — с этими словами Феликс схватил горсть мокрых от лимонада салфеток и с размаху бросил их в своего агента. — Предатель! А вы что смотрите? Все! Все вы! Предатели!
Мокрые липкие салфетки под громкие выкрики живописца стали лететь в зал, периодически попадая в представителей прессы. Зал забурлил, обрадованный внезапным всплеском эмоций Феликса, отовсюду слышались возгласы: «Снимай! Снимай!» Профессиональные камеры перемешались с обычными телефонами, стремясь запечатлеть разудалую схватку творца искусства, на глазах теряющего облик эфемерности, с беспощадными реалиями журналистики. Литтон, совершенно не переносящий подобных ситуаций, растерянно смотрел перед собой в одну точку, так как внутренний ступор не давал ему сдвинуться с места или хотя бы смахнуть со своего блейзера хлопья тонкой бумаги, которые медленно сползали вниз, оставляя за собой неаккуратные расплывчатые пятна.
— Хватай! Хватай его! Литтон, мать твою! Какого черта? Литтон! — До Фарнсуорта словно сквозь ватную пелену стали долетать отдельные слова, и это немного привело его в чувство. Пан Вишцевский, придерживая брыкающегося Феликса, с трудом пытался оттащить его к выходу. — Сюда! Быстро, я сказал!
Несмотря на то, что Эрнест Львович был достаточно плотного телосложения, да и сам Литтон регулярно занимался спортом, пусть и не являясь похвальным примером здорового образа жизни, удержать невысокого худощавого Феликса оказалось непростой задачей. Продолжая рассылать проклятья, Феликс не собирался успокаиваться, и в завершение, будучи уже недалеко от двери, сорвал с себя корону и с размахом бросил ее на пол. Звеня и попрыгивая, корона покатилась к столу, за которым еще час назад велись эпические рассуждения о высоких материях, и через несколько секунд металлический реквизит уже подхватила проворная старушка-смотрительница, оказавшаяся поблизости.
