Выкинулся он, точно пробка из бутылки, выдохнул: «Труба в порядке» — и грохнулся в обморок… Спору нет, куда как эффектно было бы приставить к нашей истории такой именно конец. Ведь этот самый Киро чего только не спроворил: и в село-то на велосипеде съездил за Сретенко, и инженера-то разыскал, потом кому-то надо было нырять в ледяную глубь башню проверить, а кому же туда и нырять, как не Киро. И наконец, отправили его в это долгое и тяжкое путешествие по узкой, темной, ржавой и холодной, точно гроб, трубе. Никакого бы дива не было, начни у него силенки иссякать.
Однако силенки его пока еще иссякать не собирались. В обморок он не грохнулся, ни стону, ни жалобы не испустил, ему даже полить никто не догадался — смыть с него ржавую грязь. Вылез он как ни в чем не бывало, одержавши и эту победу, и с усмешкой сказал:
— Целая труба, от конца до конца, ничего ей не сделалось.
Пока инженер соображал, как действовать в прояснившейся обстановке, Киро сбросил грязную рубашку и, снова оголившись по пояс, вымылся под струями ручья. Все ждали, поглядывая на инженера, и, как только Киро с мытьем своим покончил, Сретенко распорядился:
— Киро, берите-ка с бай Евстати кирки и начинайте шахту долбить вверху, где плотину прорвало. А я в село подскочу на джипе, мобилизую еще людей. Давайте.
Киро взял кирку отработанным жестом — царям впору так за свои жезлы держаться, — вскинул ее на голое плечо и медленно тронулся вверх по круче; солнечные лучи заиграли на мокрой, блестящей коже, от всей его фигуры пошло паркое сияние. За ним проворно вышагивал инженер, чтобы показать, где копать.
Перевод Н. Смирновой.
— Ну что, пошли? — Вы идите. — А ты? — А я побуду еще… погляжу, как оно тут. — Какой смысл, ты что, больше врачей понимаешь? — пожал плечами Маринчо. — Ничего, отлежится, полегчает. — Знаю, а все ж таки подождать не мешает. — Такой жилистый мужик, и на тебе — язва.
И вправду, никому это и в голову не могло прийти, хотя был он худой, со впалым животом, а глаза злые. Это мы уже после узнали: многие нервные язвой страдают, она прямо лепится к ним — от нервов и происходит болезнь. Про него мы кое-что знали: и хорошее, а больше плохое, а вот про язву…
— Одежду его забери.
Маринчо свернул узлом сваленную у дверей одежду и сунул под мышку. Он у нас вроде завхоза, широкой души человек, всегда веселый и готовый помочь, полная противоположность бай Цанко, которого в больницу забрали.
— Руда где, у тебя?
