— Ма. Ну каникулы же!
— У кота? — саркастически уточнила мама, — я поняла, о чем ты. Но и ты пойми! Нынешний ритм жизни требует от нас сил и скорости! Мы должны…
— Кому?
— Что? — в коридоре запиликала старая песенка про джинсы, которые слишком малы, и мама нервно оглянулась.
— Кому, говорю, должны?
— В первую очередь — самим себе! Я знаю, ты не умрешь с голоду, это раньше нам. Нас — пугали так. Но ты обязан себя мотивировать!
— Ма, тебе Маринчик звонит.
— И звонит! — мать вздернула маленький подбородок, — у нас с ней очень важный разговор.
— Ну, иди и разговаривай, — Женька всполз поближе к подушке, держа Боцмана за теплый взъерошенный живот. Ползти лежа было совсем неудобно, но не садиться же из-за того, что мать явилась читать лекцию. Решит, что он поддался, потом вернется и все мозги высосет своими мотивациями и психотренингами.
— Грубиян, — беспомощно сказала мама. Аккуратно прикрыла двери и ушла, а через пару мгновений Бутусов умолк на полуслове и вместо него раздалось радушное, — Маринчик? Ты моя дорогая, как хорошо, что позвонила!
Ветер шумел, в соседнем доме, перекрикивая его, кто-то надсадно кашлял, Женька снова удивился мимоходом — уже лет пять, наверное, кашляет, так что слышно даже тут, а с кем интересно живет кашлюн? Вот уж достает, наверное, семью. И что лучше — кашлять, как из пушки стрелять, или вот без перерыва орать матом, как их соседка за стенкой. Сегодня что-то молчит, с утра они там пили, вместе со своим, ну ладно, мужем. Значит, к ночи проснется и снова заведет свои вопли. Насчет, какой он гад и прочее непечатное. А никому вроде и дела нет. С матами сейчас совсем просто. Это у Женьки дома не принято, и никто никогда. За всю жизнь два раза и услышал от отца. Один раз, когда в машине ехали и батю какой-то дурак подрезал, почти на переезде. Батя тогда покраснел, закашлялся, а мать вздернула брови и губы поджала, очень выразительно. Глянула на сына, мол, ну как же ты — при ребенке. А другой раз — недавно совсем, выясняли отношения. Орали друг на друга, и потом батя как сказанул. После ушел, дверями треснул, аж зеркало зазвенело в коридоре. Потом какое-то время совсем было тихо, в смысле, не ругались, молчали друг на друга. А потом — хлоп, ой, Женчик, папа уехал в командировку.
Вспоминать это все было так пакостно, что Женька спихнул Боцмана и сел. Потом встал и босиком ушел к окну — задернуть штору, оказывается, на улице совсем уже темно. Темно и ветер. Классно, наверное, где-нибудь в море, под парусом. Чтоб брызги и злое все такое, настоящее, и можно утопнуть. Или в тех диких степях. Забайкалья, ага. Мать почти и не соврала, батя туда мотается в командировки, только конечно, в костюме с галстуком, потому что ездит проверять отчетность и показания сейсмических приборов. Тоже мне, путешественник.
