Мама заваривала чай. В кухне вдруг оказалось много вещей из той, старой жизни. Чайник, сверкающий хромовыми рифлеными боками, деревянная ужасная хлебница с падающей крышкой. Висел на стене тяжелый двухстворчатый шкаф-буфет, крашеный голубой масляной краской.
Кира пробормотала добрутро и нырнула в ванную комнату, быстро осматривая мелочи — тут в ванной они были вперемешку, новые и старые, уже исчезнувшие. Зубная паста «Чебурашка» стояла рядом с бальзамом для волос — его Кира купила пару дней тому. Висело на крючке большое махровое полотенце в подсолнухах. И оно же валялось под табуреткой, пущенное на половые тряпки. От мешанины кружилась голова. Но зато в зеркале над полочкой Кира вдосталь нагляделась на себя, тридцатилетней давности. Она постриглась. Как раз перед шестнадцатым днем рождения. Обрезала косу, которая смертельно ей надоела, и потом, она с ней была такая совсем еще девочка. А хотелось стильно, как взрослая.
Умывшись, Кира вытерла лицо тем самым полотенцем. И откликаясь невнятными «угу» на какие-то мамины высказывания, дернула бантик на вырезе рубашки, оттянула, заглядывая. Совсем небольшая грудь с торчащими носиками сосков, гладкий живот, выступающие на бедрах косточки. Кира прижала вырез ладонью, раскаиваясь, что посмотрела. Собственное тело поймало врасплох, кинулось, целясь воспоминаниями. Оно было виновато не меньше, чем голова и сердце. И сейчас пыталось избавиться от вины, перекладывая ее на саму Киру.
Нельзя позволять. Нельзя поддаваться.
Кира посмотрела на девичье личико в зеркале. Своими настоящими, взрослыми глазами. И отворачиваясь, вышла, сразу же заговорила с мамой, слушая свой голос.
— Мам, нормально все. Иди, я почищу. На пюре, да?
Мама прошла мимо, почти не глядя, и Кира поняла — она не в духе. Будет раздражаться, комментируя Кирины промахи. Ну и хорошо, а то вдруг заметит необычное.
— Ночнушку сними, не вошкай по кухне, не тебе стирать же.
— Сниму, — послушно сказала Кира.
Пока она переодевалась, мама ушла, хлопнула дверью, защелкивая замок. Старый, машинально отметила Кира, усаживаясь над помойным ведром и беря из пакета картофелину. Пока готовила себе тут место, то голова будто играла в чет-нечет, сообщая о каждом предмете — старый, новый, старый, старый, а вот — новый.
Над головой играло радио, а за окном болтали соседки, рассевшись на лавочке, которую спилили вот уже двадцать лет тому, ничего себе время убежало.
Дочистив картошку, Кира поставила кастрюлю на газ. Поискала глазами котов, ужасно уже скучая по толстому Клавдию и самостоятельной Лиссе-Клариссе.
