— Блин, Петька, че ты крутишь? Зачем мы тогда?
Свернули на грунтовку, что уходила с асфальтовой дороги в бахчи.
Шли в почти черном пространстве. Узкая луна подталкивала в спину, заставляя наступать на собственные размытые тени. Ночь висела перед глазами нагретой водой. Лишь к земле расслаиваясь — на еле видную светлую дорогу, еле видные тёмные грядки с булыгами зреющих важно и молча арбузов. Но стоило присмотреться к чему, нагоняла под взгляд темную воду. Прятала. От призрачности насмотренного у Ромки закружилась голова. Шатнуло. Пестик придержал его за плечо:
— Не смотри прямо. Так, верхами.
— Ага.
— Темный август, — сказал Пестик.
И Ромка вспомнил череду одинаковых жарких дней, ожидание свежести… Но ветер приходил теплый, лапал ватными ладонями потные лица. Жестяночки цикад — закроешь глаза и кажется — весь мир из них — множатся точками, множат одинаковые звуки. Степь с травой, высохшей до комариного звона, — каждый стебель, истончаясь, превратился к макушке в стоящую торчком леденцовую нитку, — глянешь — дымка плывет над землей.
Вечера, томящие душу неправильностью своей — солнца нет, но зной потемнел и остался, заливая двор, стол с чашками. Не тень, не свежесть, просто — ночь. Ждущая терпеливо, когда ляжешь, чтоб навалиться сверху, выжимая щекочущий пот — по бокам, по бедрам — к влажной простыне.
Лишь утра — ранние, серые — свежи отрадно за пару часов до восхода. Но кто видит и пьет их, сморившись жарким сном? Деревенские, да, конечно. И рыбаки. Но не дачники, что ворочались неспокойно, и после — незаметно, во сне, вплывали в эту свежесть — отдохнуть.
Горячий кисель дней утомил зеленые еще листья, закаменевшую землю. Все медленное, тихое…
Темный август…
Впереди зачернели виноградники. Бледные пальцы столбиков покосились в разные стороны.
— Здесь заброшено все, — сказал Пестик, — давай передохнем, духота.
Сели на обочине. Ромка потянулся, похлопал теплый глянец небольшого арбуза.
— В темном августе, — сказал Пестик, — на дальнем краю виноградника можно встретить Девочек Черного Винограда…
— Чего-о?
— Так дед говорит. И еще. Их увидеть могут лишь юноши, не знавшие женщин. Но уже хотящие их.
— Загнул!
— Сам просил рассказать! — разозлился Пестик, — это ж не я так, а дед. Хочешь по-другому? Чуваки, что еще телок не трахали, но дрочат ночью на одноклассниц. Так понятно?
Ромка покраснел до пота, маясь неловкостью фразы из дневного, мальчишечьего — здесь, среди призрачного ночного зноя.
