Приходит Татьяна одна и оказывается невысокой, весьма пухленькой блондинкой в больших темных очках. Прекрасный загар. Прямые волосы до плеч выбелены до состояния гофрированной бумаги. Первый раз вижу человека, которому настолько идет откровенный кич, — ее просто невозможно представить с другими волосами. Я радуюсь — люблю нестандарт. А нестандартность кича бьет по восприятию еще сильнее. Конечно, она в чем-то черном, местами кружевном. Конечно, на плече висит крошечная сумочка на тонком шнурочке, а с ног скидываются в прихожей босоножки из черных и золотых ремешков. На высокой шпильке. В сорокаградусную жару. В жизни женщины всегда есть место подвигам. Мне не впервой знакомиться с людьми на пороге своей квартиры, поэтому все идет по уже наработанному сценарию:
— Я Блонди… Оч. приятно, да, Света звонила, можно не разуваться, ну тогда вот здесь… Тапочки? Ну да, в такую жару….
Проходите вот сюда, нет, сумочку лучше с собой и пакет тоже. Два момента объединяют практически всех моих разнообразных посетительниц: все новенькие пытаются оставить в невообразимо тесной прихожей свои сумки, авоськи и пакеты, возводя из них шаткие пирамиды на крошечном столике с телефоном. А еще, зайдя в мою комнату, сразу устремляются к древнему, продранному и безнадежно продавленному полукреслу с поцарапанными деревянными подлокотниками.
Стоит этот калика меж двух диванов, на мой взгляд, достаточно уютных. Летом я застилаю колючую обивку патриарха легким покрывалом, и, когда поднимается с него очередной сиделец, покрывало сложено в четкий рисунок ног и задницы сидевшего. Даже если сидел он недолго и неподвижно. Зрелище откровенно неприличное. Хорошо, что уходящие, как правило, не оглядываются на сиденье. А мне, в зависимости от отношения к ушедшему, можно выбирать — сразу расправить покрывало, или еще полюбоваться. Только две моих достаточно близких подружки никогда не пытались сесть в это кресло. Я даже проводила секретные эксперименты, заваливая диваны выкройками-лоскутиками и оставляя кресло приглашающе свободным. Результат: одна встала посреди комнаты столбом и долго рассказывала какую-то сплетню, похоже, не собираясь садиться вообще. Будучи усаженной в кресло насильно, через три минуты побежала в туалет, а, вернувшись, примостилась на краешке дивана среди фрагментов вечернего платья и россыпи портновских булавок. Вторая попыталась, все время съезжая, сидеть на подлокотнике того же дивана, пока я не сжалилась и не расчистила место. Была зима, и неприличное покрывало на кресле не нарушало чистоту эксперимента.
