Санька хмыкнул, поднимая густые брови.
— Да поняла я, — поправилась Ленка, — ну… я не знаю. А тебе?
Андрос кивнул, пропуская ее к выходу:
— Мне очень даже. И давно.
Ленка хотела удивиться, сказать насчет Олеси, но двери уже открывались и вообще, чего нос совать. Сказала только:
— Она слышала, Сань. Ну, когда ты про туфли.
— А я знаю, — ответил Андрос и ухмыльнулся, — знаю.
Домой Ленка ушла сама, пешком, чтоб как-то обдумать плохие новости. Ветер залезал ледяными пальцами между пуговиц, тыкался в шею и под капюшон, был злым, настырным, не стихал, подвывая и мечась в голых деревьях. Ленка от него совсем устала и почти побежала, подворачивая ноги на мерзлом кривом тротуаре. Мысли из-за ветра никак не хотели выстраиваться верно и тоже спотыкались, и от них Ленка устала тоже.
Нажимая кнопку звонка, потому что ключ в скважине не поворачивался, а значит, мама уже пришла, порадовалась тому, что Бока не знает, в какой школе она учится, а значит, пока этого не узнает и Чипер. Прочее додумаю в тепле, решила с облегчением, ступая в тесную прихожую.
И сразу насторожилась. Мамино настроение она умела угадывать по шагам и даже по ее молчанию.
— Мам? А у нас такие новости. Классная уходит, и будет новая, молодая совсем… Мам? Что случилось?
Алла Дмитриевна вернулась из кухни, уничтожающе глянула на дочь и молча прошла в свою комнату. Что-то там бросила на столик. Чем-то стукнула. И снова вернулась, не глядя на Ленку, строевым шагом прошла к ее двери и распахнула настежь, хлопнув о стену пронзительно-розовую блондинку с ногами в сеточку.
— Ну? Может, объяснишь? Это вот.
Ленка, скинув сапожки, повесила пальто и прошла за мамой. Встала, с мгновенно пересохшим горлом, глядя на рассыпанные по дивану снимки.
Лежали глянцевые, яркие черным и белым, и было их много. Ну да, еле поместились в пакет из-под фотобумаги, невнятно подумалось Ленке.
Везде на снимках был Валик Панч. Смеялся на фоне воды, воздев руки, увешанные ракушечными ожерельями. Сидел, глядя на волны. Стоял, тонкий, с закатанными штанинами, босой (Ленка вспомнила, как орала на него, чтоб быстро обулся и не лазил, дурак, по холодной воде), показывал рукой на выпирающий бок черной скалы. Смотрел прямо в объектив, улыбался. И этот снимок Ленка полюбила больше всего, крупный, все-все на нем видно, и можно трогать пальцем всякие Валика мелочи — пушок на верхней губе, щербинку на переднем зубе, и одна бровь немножко другой формы, а еще…, и еще…
