Хлопнула дверь, по ногам пробежал сквознячок. Бросив пальто на вешалку, Галка уселась и снова схватила цветной шифон.
— Уже начала? Ну, славно, — сунула платье обратно, — доделаешь, поедем за тряпкой на твое платье. Сегодня распродажа у индусов.
— Галя, а деньги-то?
— В счет зарплаты возьмешь. А мне там надо рядом посмотреть кожи и шкурки. Может что попадется.
Даша укладывала узкую подгибку, строчила, ловко ровняя на ходу пальцами. И, останавливая машину, расправляя ткань, посматривала на Галкин эскиз своего платья, прикнопленный к стене перед глазами. Его еще нет, но на самом деле — оно уже есть, даже несколько их: если купится тяжелый, как русалочья чешуя, голубой с серым отливом шелк — одно платье, а если тонированный, от шоколада к бежевому, жатый атлас — уже другое. Есть еще всякие блестящие, бисером и пайетками расшитые ткани, но Даша их не любила, слишком много блеска, это брюнеткам хорошо в таких знойных вещах, а не ей — русявой и сероглазой. Но если из такой ткани шить, получится еще одно платье, совершенно другое.
Клиенток не было, работа шла мерно и быстро, каждый делал свое. Настя чаще других появлялась из своего закутка, деловито проходила к чайному столику, что-то складывала в рот и, жуя, снова уходила, склонялась над выкройками. Алена налегала на фыркающий утюг, хмурила бесцветные бровки и шевелила губами — заочно воспитывала мужа. Он у нее был геймером, из ушибленных. И Алена всю личную жизнь тратила на попытки оторвать мужа от компьютера. Дома, из ателье по телефону и даже в воображении. Муж был на три года моложе двадцатидвухлетней Алены и, Галка, слушая, как та увещевает его, взволнованно сопя в трубку, хмыкала «наш детский сад, младшая группа».
В дальнем углу, почти неразличимый среди корпусов машин и холмов раскроенных вещей, тихой мышью возился Миша. Изредка его было слышно, когда, устав, он припадал к телефону, сахарным голосом заводя голубиное «Любань, а Любань…»
И, освеженный очередным отказом, снова брался за работу. Его огромная Любовь ушла работать в тот самый шторный цех, которым Галка пугала свою команду. Иногда снисходила к Мишиным ухаживаниям. Наутро Миша прибегал с опозданием, запирался в туалете побриться и пел оттуда фальшивым голоском бодрые песни, а потом, расстелив свитер на раскроечном столе, освежал его общественным дезодорантом, всячески подчеркивая, что дома — не ночевал.
— Нам бы девочку, на ремонт, — вздыхала Галка, окидывая взглядом горы вещей, которые жильцы их большого дома несли без перерыва. Сломанные молнии на джинсах, обтрепанные подолы, прорванные локти, лопнувшие швы на кожаных пальто и куртках:
