Прошло менее полустолетия, и это важное предание исторической жизни народа совершенно заглохло. Не только исчезли из памяти земские соборы давних времен, но и екатерининская комиссия превратилась в какой-то миф, о котором люди серьезные перестали и думать. Прошло несколько десятков лет, возник снова вопрос об уложении, - и что же, как принимаются за это дело? Розенкампф, начинающий впервые учиться русскому языку, молодой Сперанский, вовсе не желающий познакомиться с варварскими законами своей страны, - немцы и французы, посаженные за выделку русских законов, - Наполеон и Талейран, подающие руку помощи нашему законодательству, - вот что представляется нам по прошествии нескольких десятков лет после земского собора, который созывала еще Екатерина для того, чтоб узнать о потребностях и интересах Русской земли от ее представителей! Пусть кто-либо скажет нам, были ли эти протекшие годы годами прогресса в этом отношении? И комиссия Розенкампфа или комиссия Сперанского с своими переводчиками, с своими немцами и французами, с своим Наполеоновским кодексом и с своими учеными корреспондентами в Париже, - прогресс ли это в сравнении с екатерининскою комиссией?
Мы обыкновенно разделяем нашу историю на древнейшую до Петра и новейшую после Петра. Мы привыкли за уряд говорить об этих полутораста годах нашей новейшей истории, начатой Петром. Но мы забываем, что и этот период не есть нечто сплошное, нечто безразличное само по себе. В прошлом столетии, несмотря на насильственное преобразование, произведенное Петром, историческая связь между старою и новою Русью не совершенно прерывалась. Связь эта не прерывалась, несмотря на сильный наплыв немецких элементов. Историческая жизнь не утратила еще своей силы. При грубости тогдашних нравов (не в одной, впрочем, России), при хаотическом брожении разнородных элементов в жизни вырабатывалось что-то, - медленно и туго, но вырабатывалось, - по крайней мере, заготовлялась почва для будущего развития, в котором русское и европейское, народное и всеобщее, историческое и рациональное могли бы совместиться органически и способствовать одно другому. До конца прошлого столетия незаметно еще явственных признаков окончательного разрыва между жизнью и мыслию; еще не возобладал этот дух отвлеченных построек и канцелярского прогресса. В конце прошлого столетия совершилась Французская революция, которой последствия продолжаются еще и теперь в целой Европе и не могли не отозваться также и в России, уже примкнувшей тогда к Европе. Что событие это было неизбежно, что значение его было громадно, - в этом, конечно, нет сомнения. Оно положило решительную грань между прежним порядком и новым, который должен начаться; но само оно еще не было началом этого нового мipa, оно было только гибелью старого. Лишь накануне этого громадного события, - великое, вечно памятное мгновение! - невыразимый энтузиазм, овладевший умами, еще стоявшими на исторической почве, сказал им, будто в волшебном видении, осуществление благороднейших идеалов человеческой жизни, но это видение быстро исчезло, уступив место ужасной действительности. Когда закрылась эта бездна, в которую обрушились развалины, обагренные кровью, - тогда поверх всего появились пышным цветом наполеоновские идеи. Франция еще до сих пор не может найти потерянную почву, до сих пор еще над нею носятся эти идеи.
