"Уже прежде приверженный от души, - говорит Розенкампф, - к французской системе централизации и усердный почитатель Наполеоновского кодекса, он (Сперанский), с тех пор как побыл вблизи самого источника (то есть в Эрфурте, где происходило знаменитое свидание с Наполеоном), вполне уверился, что подобное чудо можно и должно сотворить и у нас. Дело же было и не слишком мудреное: французский кодекс состоит всего-навсего из 1800 параграфов, и передать их в прекрасных русских фразах можно без большого труда в какой-нибудь год. При первом свидании он объявил мне только, что комиссии непременно нужно дать другое устройство, другой план, другие формы, чем он и займется неотложно. Я хотел было войти в некоторые объяснения; но начальник мой так был занят, так поглощен делами, визитами и аудиенциями, что мне не удалось промолвить ни одного слова... Против прежнего, - продолжает Розенкампф, говоря о преобразовании комиссии, - в сущности переменено было очень мало; в именах иформах почти все... Меня сравняли с прочими начальниками отделений и в этом звании поручили мне составлять гражданское уложение по данному плану, содержавшему в себе одни заголовки, почти те же, что и в Наполеоновском кодексе... Вдруг однажды, в конце февраля 1809 года, он (Сперанский) сам ко мне зашел с огромною кипою бумаг и объявил, что это - готовый проект гражданского уложения. Пока я собирался поздравить его, что дело устроилось без моей помощи и так скоро, он стал изливаться в горьких жалобах на тех людей, которым, в секрете от меня, доверил составление проекта; говорил, что никак не может внести уродливую их работу в совет комиссии, предназначавшейся к открытию 1-го мая, и просил меня немедленно заняться изложением вновь первой части, то есть права лиц... Я обещал исполнить все, что в моих силах, повторяя, однако, сомнение, чтобы через два месяца можно было предложить совету такой кодекс, которого не написано еще и первой строки. Он, с своей стороны, отвечал, что с помощью моих приготовительных работ и при известном моем таланте проект верно будет готов. Словом, вся важность для него состояла только в том, чтобы дело хоть как-нибудь да поспело... 1 мая явились в комиссию члены нового ее совета. Им дали понять, что предлагаемая на рассмотрение глава проекта уже прочитана предварительно государем. Новосильцев, Чарторижский и Потоцкий предъявили несколько основательных замечаний, которые, однако, все, частью тут же, частью в следующее заседание, были отвергнуты или обойдены. Князь Лопухин молчал и только поглядывал на меня. Алексеев согласился с общим одобрительным заключением, но заметил, что статьи проекта, хотя к ним и подведены ссылки на русские указы, отзываются чем-то чужеземным, затрудняющим ясное уразумение их для русского законника. Я тогда еще не знал Алексеева, человека очень опытного и умного, Сперанский же уверял меня, что это - невежественный подьячий, которого назначили в комиссию только потому, что он пользуется некоторою известностью между русскими правоведами и давно сидит в сенате. Между тем неделя шла за неделей, протокол и главы подписывались, и в октябре
