«Клык высокий, большой, сильный! — думалось ему. — Филин низкий, тоже сильный… Какая пестрая шкура у Безглазого… Клык тоже пестрый: светлый и темный, — отчего это? А вон Старый сидит под камнем и весь темный… И Клык стал темный, а теперь пестрый…» И Кремень захохотал, следя, как играли лучи солнца на бронзовом теле вождя, когда он был на солнце, и как вдруг делался он темным, попадая в тень от скалы.
«Какие большие щели! — продолжал наблюдать мальчик, глядя на скалы противоположного берега. — Вот туда бы забраться… верно, много гнезд! Да трудно: камни скользкие, оборвешься и прямо упадешь в воду, куда бросили отца и мать».
— Старый, дед! — обратился он к подсевшему к нему старику. — Ты все знаешь, — скажи, где отец и мать теперь?
— Они далеко-далеко! — отвечал старик, махнув рукой в сторону реки. — Они пошли к Великому Духу.
— А где Великий Дух? Можно приехать туда в челноке? Можно увидеть мать и отца?
— Нет, Кремень, к Великому Духу нельзя приехать, — он высоко, вон его глаз на небе… днем один глаз, ночью другой глаз, а другие огоньки, — это глаза его слуг.
— Значит, и отец и мать мои смотрят оттуда на нас?
— Нет, отец и мать не смотрят: они сначала долго будут плыть по реке, потом остановятся на берегу и будут долго лежать, так долго, что рассыплются и смешаются с землей, а потом ветер поднимет пыль, оставшуюся от них, и они полетят к Великому Духу.
— И будут одеваться в эти белые, пушистые шкуры? живо спросил Кремень, указывая на облака.
Старику не приходила в голову подобная мысль, но он ничего не нашел против того, чтобы умершие вождь и его жена были одеты в такие прекрасные одежды, а потому утвердительно кивнул головой.
— Да, — сказал он, — они оденутся в эти белые шкуры.
— Хорошо! — мечтательно произнес мальчик, задумчиво следя за плывшими лоскутками облаков.
Весь отдавшись впечатлениям, Кремень задумался. Он вообще был тихий мальчик, сильно отличавшийся от других своих сверстников. Правда, и он принимал участие в их шумных играх, в которых они подражали старшим, ходил на охоту за птицами и мелкими животными и ловко владел детским оружием, к которому относился очень внимательно и которое держал в исправности, но чаще он любил забраться в какую-нибудь щель или лесную чащу и по целым часам следить оттуда за окружающим.
Его интересовали деятельные насекомые, хлопотавшие над устройством гнездышек или над собиранием с цветов меда; его привлекали пестро расписанные бабочки, красивые листья деревьев, кустарников и трав, а вид правильно построенных сот приводил прямо в восторг.
