— Чего затихла-то? — спросила Клавдия Степа-новна.
— Не туда идем, мать, — после долгой паузы прошептала Нонна.
И правда: стиснутый бугристыми изгородями переулок вел под горку — приходилось упираться ногами, чтобы не сорваться на бег. Автомобильные колеи исчезли, да и не проехала бы здесь машина — слишком узко. Сквозь мокрую глину, перемешанную с гравием, пробивались жесткие пучки травы. По земле петляла тропинка. И вдруг вывела на пустырь. Прямо поперек дороги стоит дом. Одноэтажный, старый, весь какой-то покосившийся. Пятна бледно-голубой краски на досках, два окна с маленькими форточками, закрытое крылечко с ячеистыми оконными рамами, шиферная крыша со слуховым окошком — само окно отсутствовало, в глубине проема виднелись почерневшие от сырости стропила. У крыльца рос дуб, толстый слой опавших листьев покрывал крышу терраски. Тропинка вела прямо к входной двери, обитой коричневым, пузырчатым от сырости оргалитом. Несмотря на явную запущенность, дом был обитаем: в одном из окон из-под тюлевой занавески сочился свет. Судя по всему, это был край деревни — за домом виднелись заросли кустов, переходящие в потрепанный ельник. Солнце снова скрылось за тучами, и все вокруг вы-цвело, как на старой фотографии.
— Чей это дом? — пискнула Нонна.
— Не знаю. — Клавдия Степановна остановилась, тяжело дыша. — Не видела такого.
— Вспоминай, идиотка! — жалобно приказала Нонна. — Всю жизнь тут прожила!
— Не визжи! — пытаясь скрыть страх грубостью, одернула Клавдия Степановна. — Сейчас разберемся.
— Внутрь не заходи!
— Без тебя понимаю.
И тут она сориентировалась: справа, чуть сзади, на фоне туч был виден кусок синего купола с крестом. Не так далеко и ушла. Надо просто обратно по переулку, потом повернуть — и всё.
— Поняла, дура?
Клавдия Степановна развернулась и поспешила обратно. В горку шла туго: к галошам липла глина, ноги разъезжались на скользкой земле. Пару раз оступалась в глубокие лужи, набирала в ботинки ледяной осенней воды. Ветер разгулялся не на шутку: с пронзительным криком с креста сорвалась ворона, затрепыхалась грязной тряпкой — но смогла расправить крылья и унеслась куда-то по диагонали. Клавдия Степановна опустила глаза. И вздрогнула: выцветший дом опять стоял на пути.
— Мамочки!
— Заткнись, истеричка!
— Что ж это такое-то, Клава? Куда нас твое колдовство закинуло-то, а?
— Молчи.
— Ты понимаешь, что сейчас творится? Понимаешь, что это невозможно?
— Заткнись, сказала!
В доме действительно горел свет. В одном окне. За занавеской не видно подробностей. Но определенно лампочка под потолком. Единственное цветное пятно. Остальное — оттенки серого и коричневого. Четырехскатная крыша. Мох и листья, застрявшие в изгибах шифера. Коньки крыты ржавой жестью. Через слуховое окно видны толстые гвозди, насквозь пробившие доски обрешетки. С одной стороны крыльца перила: шершавый, в заусенцах, брусок.
