— Ты извини, земляк, за халяву, — попросил Кабан.
— Ну да, поправиться надо, а денег нету, — подхватил Митяй. — Мы, эта, принимали вчера немного.
— И позавчера, — добавил отец Димитрий.
— Ну, эта, и… да. Подхалтурили тут немного. Надо было отдохнуть, от работы и кони дохнут.
Митяй держал стакан двумя руками, напоминая белку — особенно когда опять опустился на бревно, поджав к груди ноги.
— Что за люди были? — спросил отец Димитрий.
— А? — не понял Митяй.
— Что за люди на настоятеля напали?
— Так, эта, не знаю я. — Митяй поиграл бровями. — Вроде Хунькины.
— Чьи?
— Тарас Хунько называется, — ответил Кабан.
— Местный новый русский с Украины, — подхватил Митяй. — У него с той стороны деревни птицеферма. Мимо проходишь, воняет, эта, так, что глаза режет. А сам он сюда приехал в начале девяностых. Молоком барыжил. Потом поднялся, начал курями-яйцами торговать. Сука, эта, каких поискать.
— Выпьем, — напомнил Кабан.
Стаканы врезались друг в друга, хрустнули, упруго изогнув кромки. Водка обожгла, скособочила, застряла в горле, где-то чуть пониже кадыка.
— Курва, — просипел Кабан, моргая заслезившимися глазами.
— А ты что хотел за сорок пять рублей? — свистящим шепотом поинтересовался Митяй.
— Многих в лихие годы водка покосит, — сказал отец Димитрий, подхватив со стола яблоко.
— Точно, — согласился Кабан, выуживая огурец.
— А как не пить? Ты, отец, эта, сам видишь, как живем. Как собаки! Жизни не стало. Работы нету.
— А что ты умеешь?
— Да я что угодно! — Митяй возбужденно вскочил с бревна. — Я и плотник, и сантехник, и автослесарь. Мне что хошь скажи — я никогда от работы не отказывался.
Ветер набросился на деревья, несколько листьев, кружась, опустились на стол, один — прямо в стакан Кабана. Тот хотел было вытащить, потянулся, но почему-то передумал. Солнце рассыпалось бликами на округлостях бутылки. С креста церкви сорвалась ворона, понеслась через поле в сторону детского дома, протяжно каркая.
— Я, эта, сто профессий имею, если на то пошло, — невнятно закончил Митяй, прикуривая.
— К Хуньке наймись, курей пасти, — поддел Кабан.
После принятой водки лицо его раскраснелось, на лбу выступил пот. Он расстегнул молнию, под курткой оказалась засаленная тельняшка с растянутым воротом, из-под которого виднелся край какой-то татуировки.
— Хунька — падла, я у него работал как-то. — Глаза Митяя зло заблестели. — Он меня на бабло серьезное кинул.
— А с чего ты решил, что это были люди вашего Хуньки? — спросил отец Димитрий.
