Я мог поехать к ним. Но зачем? Кроме Михо, никто из нашей боевой группы не знал, кто я и где живу. И Ануша не знала… Во всей квартире я остался один, наши хозяева тоже эвакуировались. Мне не грозила никакая опасность. Так что же — запереть квартиру и поехать в село? Я стыдился своих мыслей и все же склонялся к такому решению.
Трубы фабрик, брошенных хозяевами и рабочими, равнодушно торчали в безлунном небе. Маслобойня снова начала выпускать пар, и было даже что-то отрадное в этом шипении. Улочка была тиха по-прежнему — даже соседи не проснулись от выстрела. Или благоразумно не захотели проснуться.
Я вернулся домой и стал раздеваться. Мне тоже хотелось спать.
* * *
Через два дня меня арестовали. Это случилось на рассвете, когда сон особенно крепок.
Они ворвались, швырнули меня с кровати так, что я стукнулся головой о стену, и пока один стоял надо мной с пистолетом наготове, остальные перевернули все в доме вверх дном. Даже выломали несколько досок в полу, обнаружив при этом сгнившие балки, плесень да мышиное гнездо. Они матюгнулись, но мыши нырнули под балку и стали недосягаемы.
Я лежал на полу в майке и трусах, и перед моими глазами были казенные тупоносые, ботинки полицейского агента, который меня стерег. Я дрожал — то ли от холода, то ли от страха, но скорее всего не от холода — ведь было начало июля. Я повернул голову к кровати. Агент наклонился и ткнул мне в спину дуло своего пистолета.
— Не шевелись, мать твою…
Я не шевелился, конечно. Лежал ничком, повернув голову к кровати, с которой меня сбросили. Ничто другое меня не интересовало, потому что под подушкой лежал мой несчастный браунинг. Если его найдут — конец.
Самое смешное (смешно мне теперь, а не тогда) было то, что браунинг они так и не нашли. Пистолетик этот, семь на шестьдесят пять, по ночам всегда лежал у меня под подушкой, заряженный и со спущенным предохранителем, готовый к выстрелу по врагу или мне в лоб — в соответствии с принятой нами присягой. В азарте поисков один из агентов приподнял тот край тюфяка, который был в ногах кровати, потом схватился за середину и, разозленный, верно, запахом чужого пота, одним рывком сбросил тюфяк на пол. Я ожидал, что пистолет звякнет, но ничего не звякнуло: тюфяк упал вместе с подушкой и прижал ее. Агент, вытащив из заднего кармана ножик, распорол тюфяк и весь распотрошил. Долго и старательно рылся в тряпье и вате, наконец отряхнул руки и плюнул… Через несколько дней, когда родители узнали о моем аресте и вернулись в город, пистолет действительно звякнул. Соседка, которая пришла помочь моей матери навести порядок после обыска, завизжала от страха. Хорошо, что этим она и ограничилась — она была человеком порядочным.
