Штурмовики нацистов валят памятники Ленину и громят помещения компартии. Антифашисты смыкают ряды под сенью бронзовых Ильичей. Нацистский режим дорвался до власти — и коммунисты, как бывало, скажем, в Германии при Гитлере, в Польше при Пилсудском, в Латвии при Ульманисе, вот-вот окажутся под запретом и уйдут в подполье, чтобы продолжить борьбу…
Звучит как цитата из «Краткого курса истории ВКП(б)». Но хоть плачь, хоть смейся — актуальнейшая реальность.
Уже один этот расклад доказывает, что коммунизм и нацизм — не одно и тоже. Сколько бы ни уверяли нас в обратном европейские умники, о нацизме и о коммунизме знающие лишь понаслышке. Не нюхавшие ни вони человечины, горящей в лагерных печах и в Катынях, ни аромата солдатской каши, которую русские оккупанты в отместку за то, что вытворяла немчура на Руси, бесплатно раздавали европейским аборигенам из полевых кухонь.
Май 2014
О цивилизационном доминировании
Претензии США, формулируемые как «уникальность», «незаменимость», «мы лучше всех», неизбежно сопровождаются автоматическим присвоением права назначать тех, кто следует в кильватере их развития, — правильными, а тех, кто пытается идти собственным путём, — неправильными, неполноценными, неудавшимися. Эти претензии то молчаливо, то шумно и взахлёб поддерживаются сателлитной по отношению к США Европой. Если попытаться назвать такое отношение к миру более академично и исчерпывающе, получим: претензия на цивилизационное доминирование.
Доминирование — это по-русски господство. Зачем цивилизации господство?
Можно сказать, что стремление к господству есть некий естественный процесс. Конкуренция всех со всеми, как в природе…
Но.
Конкуренция — это стремление опередить остальных при движении к некой цели. Двум воронам Бог послал кусочек сыру, обе кинулись за ним, одна успела первой. Пытаясь что-то объяснить конкуренцией, мы тем самым постулируем, что цель у всех одна, и все только к ней и стремятся.
Однако если цели разные, речи о конкуренции в принципе быть не может. Само пользование этим понятием есть обман и себя, и других. В основе такого самообмана — милое всякому простому сердцу непризнание даже возможности равноправных ценностных альтернатив. Я хочу доминировать — стало быть, и все хотят. Если чьи-то действия создают мне трудности — стало быть, со мной конкурируют.
Однако представьте себе того, кто ни сном ни духом не собирался конкурировать, но ему просто мешают быть собой. Он ощущает просто давление. И чем сильнее он хочет остаться собой — тем давление сильнее. Что ему приходится думать? Волей-неволей он придёт к выводу, будто его непонятно за что ненавидят и хотят сжить со свету просто за то, что он есть. И действовать в отношении тех, кто оказывает на него давление, будет соответственно. Какая уж тут конкуренция…
