Лейла. Она перестала плакать и крикнула: "Ненавижу! Ненавижу! Проклятые!"
Надя. Слушай, Лейла, откуда ты все это знаешь? Про нашу артистку? В книжках такое не пишут.
Лейла. У нас, мусульман, к проклятьям относятся очень серьезно.
Надя. Елки-палки! Ну что ты в Москву притащилась? Работаешь уборщицей. Трясешься, что выгонят. Ничего не слышишь. Живешь в общежитии. Глаза у тебя, конечно, красивые, но, Лейла, ты, конечно, извини, у тебя такая челюсть большая, и наперекосяк. Правда, чуть-чуть.
Лейла. Ха-ха-ха! Как ты смешно на меня смотришь! А! Это ты лицо мое смотришь. Видишь, вот эта часть лица у меня немного кривая.
Надя. Борода.
Лейла. Да. Подбородок. Нас бил отец. Двенадцать детей. Всех бил. Особенно девочек. Мне отбил слух и челюсть, видишь - низ лица немного кривой. А у сестры - печень. Все разбежались после маминой смерти. Я оказалась в Москве. Я, знаешь, почему здесь? Потому что здесь весь сгусток культуры. Все струится сюда со всех мест. Давай твои ведра, я воды принесу. Горяченькой. (Уходит.)
Надя (попрыгала). Гудят. Старинные.
Лева выносит бутафорский крест, прислоняет к стене.
Начинается!
Лева бродит.
Прямо по нашей воде таскается. Урод. Страхолюд. Мамка, дура, все деньги транжирит. Все на бусы, на бусы. Ради своих мужиков! Хоть бы мужчины, а то ведь мальчишки, мои ровесники! Что она в них находит! Что она им верит, мальчишкам этим! Ну что им верить-то! Я ж их знаю! Дура мамка! Дура!
Входит Лейла, ведра с паром - горячей воды.
Лейла. Ух, комендашка, как волк рыскает! Кричит! Даже я слышу! Скоро спектакль, а нам еще вестибюль мыть. И фойе. Я фойе ненавижу. С зеркалами.
Надя. У меня мама гуляет.
Лейла. Чего?!
Надя. С мальчишками! Мамка!
Лейла. Счастливая. А моя мама умерла.
Надя. Я себе платье купила, она отняла. Гуляет с мальчишками.
Лейла. Моя мама мне приснилась, как будто из смерти звонит по телефону: алло, это Лейла? Слушай, Лейла, если ты выйдешь замуж за русского, ты будешь уже не мусульманка, а станешь, как они.
Надя. Мамка противная! Я заработаю, все равно выманит и сережки себе купит. Я знаю! Знаю!
Лейла. Если честно, мне больше нравилось, когда наши женщины ходили в чадре. Чтоб лицо сохранять для секрета. А потом приказали снять. Увы.
Надя. Ой, мама моя, я его видеть не могу! Ну какая рожа длиннющая! Еще крест припер!
Лейла. А, это крест!.Ты не пугайся, что черный. Это они "Разбойников" ставят и вынесли крест просушить. Это для зрителей крест.
