Волнение снова охватило ее, и опять она думала об одном: почему три недели нет никаких вестей от мужа, он был всегда аккуратен, он был педантом даже в переписке? Нет сообщения с фронтом? Нет, это неверно, приезжают солдаты и офицеры, приходят санитарные поезда, он всегда находил возможность дать знать о себе.
Вдруг с неожиданной решимостью она пересекла площадь и вошла в здание Совета. Никто ее не остановил, вокруг была невообразимая суета, девушки, солдаты, рабочие — все неслись вверх и вниз по лестнице, запах махорки, мокрого сукна шинелей, яловочных сапог, гул голосов, лязг оружия. Хрустальная люстра, отражая потухший луч солнца, блистала и светилась над этим хаосом, как чудесный, райский цветок. Катерина Петровна так бы и потерялась во множестве ходящих из стороны в сторону, сидящих на ступеньках лестницы, на подоконниках людей, если бы она не увидела два или три раза подряд знакомую фигуру с желтыми седеющими усами и знакомой, характерной походкой, по которой узнают матроса даже в штатском.
— Григорий Иванович, — позвала она громко. Он повернулся и некоторое время, довольно долго, смотрел без удивления.
— Узнал, — наконец сказал он, — здравствуйте, хозяйка, — что вам тут надо?
— Григорий Иванович, видите, я запомнила ваше имя и отчество, а фамилия?
— Казаков моя фамилия.
— Да, Казаков. Не можете ли вы мне помочь, Казаков? Я вам говорила о моем муже…
— Давайте подадимся туда, — он отвел ее в сторону, — ну, чего же вам нужно, хозяйка?
— Мой муж, врач Федор Константинович Крюков, в Полоцке, в лазарете. Здесь все у меня написано на записочке. Месяц нет вестей, я беспокоюсь. А теперь нигде нельзя навести справки.
— Попробую, — сказал Казаков, — сами видите, что у нас сейчас, но попробую. Запишите здесь ваш адрес.
— Вы разве не помните? Хотя, конечно, ночью, в такой суете…
Он посмеялся и погладил седеющие усы.
Теперь в нем не было суровости и настороженности, как в октябрьскую ночь, в лице не было напряжения, и он глядел ей прямо в глаза, а не исподлобья, как раньше. Она записала ему адрес и едва успела отдать, как вдруг закричали «Казакова к комиссару!», и он пропал в сутолоке, круговороте шинелей, полушубков, солдатских папах.
Однако на следующее утро, в семь часов утра, кто-то очень сильно стучал в дверь ее квартиры. Она открыла и увидела солдата. Солдат молча протянул ей смятый листок бумаги и ушел. Это был бланк — «Штаб Московского военного округа. Дежурный генерал». Ниже разборчивым почерком было написано:
