— Мартынов, я намерен провести в доме Гершау литерное мероприятие номер один.
Начальник сыска решительно замахал руками:
— Вы хотите негласно забраться в дом и тайком сделать обыск? Нет, не рассчитывайте на литер! Ведь полковник Гершау — это не рвань с Хитрова рынка. Это высокопоставленный и заслуженный чиновник! Я категорически против.
Соколов фыркнул:
— Боже мой, какие мы стеснительные. Ну прямо институтка, с которой гусар исподнее стащил. Хорошо, это дело я сам доведу до конца. — Засмеялся: — Сделай обыск и прослежку — любого посадишь в тюремную тележку. Адью!
Соколов выскочил на площадь, в два пальца оглушительно и с художественными переливами свистнул:
— Фьють, эй, командир кобылы, давай сюда! Гони, паразит, к Котельникам.
Мазуринская богадельня
Соколов прибыл к точке, откуда велось наблюдение за Домом Гершау — к Мазуринской богадельне. Это был настоящий дворец с богатым порталом, четырьмя могучими колоннами, богатой отделкой фасада, сооруженный в 1887 году.
Потомственный дворянин и купец Николай Алексеевич Мазурин был богобоязненным и добрым. Искренне любя ближних и дальних своих, он в своё время пожертвовал на берегу Москвы-реки участок земли и полмиллиона рублей на устройство и содержание дома призрения имени семьи Мазуриных. Дом был рассчитан на сто человек, «происходящих из московского купеческого и мещанского сословий, чисто русского происхождения, православного вероисповедания».
Теперь богадельня послужила и ещё одному доброму делу — целям сыска.
Соколову требовалось увидать старшего филёра. На сей случай были предусмотрены условные знаки, которые, за их полную кажущуюся несуразность, сыщики с юмором прозвали «Три зелёных свистка».
Соколов, когда дефилировал мимо окон, за которым засели с биноклем наблюдатели, вдруг остановился, снял макинтош, стряхнул с него невидимую пыль и снова надел. Это и был условный знак, обозначавший «Пусть старший следует за мной!».
Сыщик свернул в безлюдный проулок к Москве-реке.
* * *
В проулке было тихо, пустынно, пахло рекой и рыбой.
Через минуту сыщик за спиной услыхал частые шаги. Соколов чуть повернул голову и боковым зрением, отлично развитым у сыщиков и филёров, увидал широко известного в узких полицейских кругах наружника Гусакова-младшего. Сын знаменитого топтуна, Гусаков получил почётное прозвище «король филёров».
Гусаков имел счастливую внешность — самую заурядную, позволявшую сливаться с толпой. К тому же он был, как писало начальство в служебном формуляре, «нравственно благонадёжный, честный, сообразительный и удивительно терпеливый, обладающий крепкими ногами и острым зрением». И все это было истинной правдой, к которой можно было бы добавить, что Гусаков любил свою службу до самозабвения.
