Эдвард то и дело подкреплял свои безумные намеки и демонстрировал всевозможные предметы, ставившие меня в состояние крайнего замешательства: неуловимо окрашенные и непонятно из чего состоящие объекты, ничего подобного которым мне еще не доводилось видеть в своей жизни, а гротескные очертания и необычное покрытие которых совершенно не позволяли судить ни об их назначении, ни даже о сколь-нибудь доступных пониманию геометрических формах.
Предметы эти, по его словам, были привезены «оттуда», причем его жена знала, как и где их можно достать. Иногда он принимался — правда, неизменно испуганным и двусмысленным шепотом — рассказывать что-то про старого Эфраима Уэйта, которого ему доводилось в прежние дни изредка видеть в университетской библиотеке. Все эти намеки носили самый расплывчатый, неконкретный характер, но все время вращались вокруг каких-то особенно диких сомнений и даже подозрений насчет того, что на самом деле старый чародей вовсе не умер, причем не только в духовном, но также и физическом смысле.
Временами Дерби неожиданно прерывал ход своих откровений, и тогда я невольно ловил себя на мысли о том, что Айзенат словно умела на расстоянии слышать его речь и посредством неведомой телепатический связи внезапно прерывать ее — во всяком случае, за время учебы в школе она не раз демонстрировала что-то подобное. Эта женщина, несомненно, догадывалась о том, что он мне что-то рассказывал, поскольку со временем я стал замечать, как она короткими, отрывистыми, но поразительно действенными словами и взглядами умела сокращать как количество, так и продолжительность наших встреч. Ему со все большим трудом удавалось находить поводы для контактов со мной, поскольку хотя он и делал вид, что направляется куда-то еще, какая-то невидимая сила неожиданно препятствовала его передвижениям, или заставляла на время забыть про то, куда он хотел направиться. Обычно его визиты происходили в те моменты, когда Айзенат не было дома — когда она, как однажды выразился сам Эдвард, куда-то «отправилась в своем собственном теле». Впрочем, ей не составляло особого труда впоследствии узнавать о наших встречах — слуги неустанно следили за всеми его приходами и уходами, — хотя она, видимо, считала неуместным и нецелесообразным предпринимать более решительные контрмеры.
IV
Дерби был женат уже более трех лет, когда однажды августовским днем я получил телеграмму из Мэна. Мы не виделись с ним почти два месяца, но я слышал, что он находится в отъезде «по делам». Айзенат вроде бы тоже путешествовала вместе с ним, хотя, как поговаривали наблюдательные соседи, изредка в окнах на втором этаже их дома за плотно задвинутыми шторами проскальзывала чья-то тень. Кроме того, они не забывали присмотреться и к тому, что покупают в магазинах слуги супругов Дерби. И вот я получаю телеграмму от начальника полиции тамошнего городка Чесанкока, в которой тот сообщает мне, что накануне к нему в участок ввалился перепачканный в грязи, оборванный человек, который с дикими воплями выбежал из леса и, обезумело вращая глазами, стал умолять его о помощи и спасении. Как выяснилось, это оказался Эдвард — каким-то образом он все же смог назвать свое имя и адрес.
