– Ну, так мы можем остаться друзьями, – решил Барлаш.
Он тайком посматривал на кружку пива, которую Дезирэ поставила перед ним на стол. Вследствие какого-то звериного инстинкта или, может быть, горького урока последних месяцев ему претило есть или пить на глазах у соседа. У него был плачевный вид, вид животного; и во время своего грустного путешествия он, может быть, приобрел инстинкт, заставляющий зверя есть тайком.
Дезирэ, отвернувшись от него, подошла к окну и стала смотреть во двор. Она услышала, как Барлаш одним залпом выпил кружку и поставил ее на стол.
– Вы были в Москве? – произнесла Дезирэ, обернувшись к нему вполоборота, так что он видел ее профиль и короткую верхнюю губку, которая шевельнулась как будто для того, что бы задать еще один вопрос, но этот вопрос так и не прозвучал.
Барлаш медленно окинул Дезирэ с ног до головы пристальным взглядом, и в его маленьких хитрых глазах промелькнула подозрительность. Он взглянул на ее открытый рот с загнутыми вниз уголками губ – характерный признак человека, привыкшего смеяться и страдать. Затем он покачал головой, точно понял невысказанный вопрос.
– Да! Я был в Москве, – сказал Барлаш, заметив, как краска сходит с ее лица. – Я видел его… вашего мужа… там. Я стоял на часах за его дверью в ночь нашего прихода в город. Это я отнес на почту письмо, которое он написал вам. Ему очень хотелось, чтобы оно дошло до вас. Вы получили его… это любовное письмо?
– Получила, – серьезно ответила Дезирэ, нисколько не поддерживая внезапную веселость папаши Барлаша, которая служила только доказательством застенчивости, с которой грубые люди всего мира приступают к любовным вопросам.
– И больше я не видел его, – продолжал Барлаш, – потому что мои часы забили тревогу. Я вышел на улицу и увидел, что город – в огне. В большой армии, как в большой стране, можно легко потерять из виду родного брата. Но он вернется, не бойтесь. Ему везет, этому красивому господину.
Барлаш замолчал и почесал в голове, смотря на Дезирэ с гримасой недоумения.
– Ведь я принес вам добрые вести, – пробормотал он. – Он был жив и здоров, когда мы начали отступление. Он находился при штабе, а у штаба есть лошади и кареты. Мне говорили, что у них имеется и хлеб.
– А у вас что было? – спросила Дезирэ, не оборачиваясь.
– Не все ли равно, – угрюмо ответил Барлаш, – раз я здесь?
– И все-таки вы верите этому человеку! – выпалила Дезирэ, оборачиваясь к солдату.
Барлаш поднял палец, как бы предостерегая ее, чтобы она не упоминала о предмете, о котором не способна судить. При этом он покачал головой и глубоко вздохнул.
