– Это для того, чтобы перед нею вы творили свои молитвы, – угрюмо пояснил Барлаш.
Он делал огромные усилия, чтобы отвести глаза от еды на столе.
– Я встретил булочника на мосту, – продолжал он, – попросил его взять икону и дать мне взамен хлеба, но он отказал.
В его коротком смехе заключалась целая история человеческого страдания и человеческого падения. Пока Дезирэ в безмолвном восторге смотрела на сокровище, он внезапно обернулся и схватил хлеб и мясо корявыми руками. Его пальцы так стиснули хлеб, что затрещала корка, и на одну секунду лицо солдата приняло животное выражение. Затем он поспешил в комнату, которую когда-то занимал, как собака, желавшая скрыть свою добычу в конуре.
Барлаш поразительно быстро вернулся. С его лица исчез землистый оттенок, но глаза все еще сверкали голодным блеском. Он снова направился к стулу у двери и сел.
– Семьсот миль, – произнес солдат, взглянув на свои ноги и хмуро покачав головой, – семьсот миль за шесть недель.
Затем он посмотрел через открытую дверь в коридор, чтобы удостовериться, что его никто не услышит.
– Потому что я боялся, – прибавил он шепотом, – меня легко напугать. Я не храбрец.
Дезирэ покачала головой и рассмеялась. Женщины начала века верили, что мундир делает человека храбрым.
– Нам пришлось бросить пушки, – продолжал Барлаш, – вскоре после ухода из Москвы. Лошади падали от голода. По дороге встретился крутой холм, и мы оставили пушки у его подножия. Тогда-то я начал бояться. Некоторые солдаты шли с награбленным добром на спине, но с пустыми сумками.
Они несли миллионы франков за плечами и печать смерти на лицах. Я струсил. Я купил соли… соли… и ничего больше. Тогда я случайно увидел императора. Этого было достаточно. В ту же ночь, пока все спали, я убежал от них. Наше войско походило на сборище ряженых для маскарада. На некоторых красовались меха. Ах! Я струсил, говорю вам! У меня была только соль и немного конины. Этого добра много встречалось по дороге. Да вот это. Я нашел ее в Москве, когда рылся в большом, как эта комната, погребе, наполненном такими предметами. Но приходится думать о своей жизни. Я унес только соль… и эту картинку для вас, чтобы вы творили свои молитвы перед нею. Может быть, милосердный Бог услышит нас, грешных.
– Но я не могу взять эту икону, – сказала Дезирэ. – Она стоит, наверное, миллион франков.
Барлаш свирепо посмотрел на нее:
– Вы думаете, что я хочу получить что-нибудь взамен?
– О нет, – ответила она. – Мне нечего вам дать. Я так же бедна, как и вы.
