Мы оставались вдвоем, и он начинал выпытывать:
-- Она мне даже не снится, ты понимаешь? Вдруг там, после смерти ничего нет? Ты же сидела с ней целыми днями. Помню, приходишь совсем малявочка -- и давай выспрашивать. Она рассказала тебе, да?
Я спустилась на Набережную и пошла в кофейню. Белые столики по-прежнему стоят перед входом. Вот столик, за которым мы недавно сидели с Романом. Но сегодня порт пуст. Нет ни одного корабля.
На улице воздух был легким и жарким, а в кофейне, наоборот, тяжелым и холодным. На стене висело зеркало, в котором во всех мелочах повторился зал с полукруглой стойкой, почерневшими ветками олеандра в стеклянных стаканах воды и фотографический обрывок улицы, втиснутый в раму дверного проема; и все равно настоящий зал чем-то неуловимо отличался от своего зеркального двойника.
Я сразу же заметила белую рубашку Егора Он сидел спиной к выходу, почти вплотную к зеркальной стене, и тайно от Нино и старухи курил. Кто-то помахал мне из угла, и я сразу же поняла, что не мне -- я никого не знала в Ялте.
-- Ты давно здесь? -- спросила я Егора.
-- С утра, -- ответил он и вместо того, чтобы обернуться, бегло взглянул в зеркало на стене. Мне даже понравилось, что он не оборачивается, правда, из-за дыма зеркало казалось мутным.
-- Егор, -- и, глядя на наши смутные отражения, я положила руку ему на плечо.
Тогда он повернулся ко мне лицом. Я ошиблась. Я не знала этого человека.
Но тут из глубины кафе ко мне подошел настоящий Егор.
-- Ты прошла мимо, -- весело сказал он, -- я помахал тебе, но ты не заметила.
Егор разговаривал так, как будто бы не знал, что он красивый. Красивые юноши разговаривают иначе. У них привычка неподвижно смотреть в лицо, но они смотрят не на вас, а на то, как вы смотрите на них. А Егор опускал глаза и краснел.
Мы пошли по Набережной в сторону кортов. Самих кортов еще не было видно, но уже слышался стук мячей. Короткие промежутки между ударами -- это кто-то с ракеткой у стенки, длинные -- кто-то играет на поле. И густая тень от кипарисов под ногами.
В просвете между кортами показался пляж. Ленивые тела загорающих были разбросаны по гальке. Гладко синело море. Иногда ветер поднимал две или три волны. Медленно покачиваясь, они набегали на берег, ненадолго отемняли гальку и отступали. И вдруг я увидела Нино. Она стояла, никого не замечая, у ограды и смотрела перед собой. Она смотрела не на пляж, а сразу на море. Ее взгляд, пропустив загорающих и серые валуны гальки, с легкостью впитывал синеву воды: вот пробежала волна с завитком и мягко наплыла на берег, а за ней вторая -- разбилась о камень, и снова -- гладкое море... И я бы, наверное, даже не заметила Нино, если бы не ее платье. Она стояла на самом солнцепеке, и в первое мгновение я не поняла, что у нее на платье подсолнухи, мне показалось, что оно загорелось. Нино стояла в горящем платье и с тоской смотрела на воду. Она спустилась сюда из-за Егора и не заметила, как мы прошли. Она и не думала нас искать. Она неподвижно смотрела на море, чтобы оно заполнило ее всю и вытеснило мысли о Егоре.
