- Как же так, Кирилл? - прошептал Харитон Климович. - Как же так?
- Иди, Харитон, - попросил дядя Кирша.
Харитон Климович неподвижно стоял на месте.
- Ты прощаешь меня?
Дядя Кирша промолчал.
- Скажи, прощаешь или нет, - и Харитон Климович наклонился над его кроватью.
- Прощаю, иди!
И дядя Кирша отвернулся.
Гость надел черные очки, поднял с пола книжку "Любовь и смерть" и на цыпочках вышел из комнаты.
Я села на кровать.
- Ты хочешь куколку, дядя Кирша? - спросила я.
Но он промолчал. Он смотрел на стену и чему-то улыбался. "Наверное, вспоминает рыбалку!" - подумала я, спрыгнула на пол и выбежала в коридор. Я бежала по коридору, и мне навстречу нес-лись окна в стене, раскрытые в палисад. В каждом окне стояло по дереву и тянулись длинные трамвайные рельсы.
На лестнице тетя Груша беседовала с доктором. Доктор что-то говорил ей и барабанил пальцами по подоконнику. Он казался худым, но его пальцы были толстыми в коротких черных волосках. Тетя Груша кивала головой. Когда я подбежала к ним, она сказала: "Спасибо, доктор!" Доктор кивнул и пожал ей руку. Я тоже протянула ему руку, он тоже пожал мне ее.
- Все будет хорошо! - крикнул он нам, когда мы спускались по лестнице.
Мы обернулись и повторили:
- Спасибо, доктор!
На обратном пути было холодно, и тетя Груша заметила, что больше окна открывать нельзя. "Жалко, - подумала я, - значит, больше нельзя будет подсматривать за Харитоном Климовичем!"
Вечером, когда мы читали "Голубой цветок", нам позвонили из больницы и сказали, что дядя Кирша умер.
Тяжелые веки дяди Кирши были мутно-белыми, и точно таким же мутно-белым было его лицо. Тетя Груша надела на него новую китайскую рубашку, которую при мне достала из упаковки. Когда она застегивала пуговицы на его груди, я удивилась, какая узкая у него грудь с мато-вой, картонной кожей, натянутой на ребрах. В рукава рубашки она вдела малахитовые запонки, и от близости к этим запонкам манжеты стали отливать зеленью и серебром.
- Папа мой! Это мой папа! - закричала Аленка, увидев дядю Киршу в гробу.
Ее левый глаз плакал под пластырем, правый плакал в открытую. Натка стояла в дверях, не решаясь войти в комнату. Она была в черном глухом костюме. Под глазами у нее лежала черная тень, губы казались серыми.
- Так это твой папа? - спросила я Аленку.
Аленка кивнула.
- Такой старенький...
- Какой есть! - крикнула мне Аленка и тут же поправилась: - Какой был! Зато сейчас у меня нет никакого!
