- Не продается! - весело крикнула Натка.
Она направилась к окну и протянула руку к оконной раме.
Мы с Вовкой прижались щеками к стене, чтобы она нас не заметила. Вовкино сосредоточенное лицо оказалось напротив моего. Я высунула язык и дотронулась до кончика его носа. Вовка разулыбался.
- Так ведь тепло! - раздался над нами Наткин голос, и мы услышали, как она вернулась в глубины комнаты.
- Молодая особа, - повторил Харитон Климович чьи-то заученные слова. Я старше вас на десять лет, но ведь вы потанцуете со мной? Вы не откажете старику?
- Возможно...
И тогда раздалась длинная щемящая музыка с плачущим измож-денным пианино и подчинившейся трубой.
- Тангоi... - сказала Натка, точь-в-точь подражая дяде Кирше.
Но Харитон Климович поправил:
- Таiнго...
И эта музыка была как сердечная боль тети Груши, когда она принимала лечебные порошки, как будто бы кто-то обнял сердце холодной рукой, но не сжал, а просто поглаживал пальцами.
Я облизала Вовке нос и подбородок. Вовке стало щекотно. Он сморщился и чихнул.
- За нами смотрят! - понял Харитон Климович и метнулся к окну.
Натка рассмеялась и выбежала из комнаты.
После ужина мы с тетей Грушей собрались в угловую квартиру тридцать. Дядя Кирша лежал на диване, широко раскинув руки, и сквозь зубы цедил:
- Ноет, проклятое, плачет!
Тетя Груша развязала ему ворот пижамы.
- Так больно, Груша, как будто бы кто-то сжал сердце в кулаке!
- А ты поспи, Кирилл, - мягко уговаривала тетя Груша. - Во сне тебя, может быть, отпустит...
И вдруг дядя Кирша приподнялся на локте и вытянул голову на тонкой немощной шее.
- А ведь я давно не могу спать, Груша, - прошептал он. - Мне такое снится, такое...
И широко раскрыл глаза, вспоминая свои темные сны. Страшно распахнутые глаза уничтожили его напряженное лицо, и все оно превратилось в глубокую желтую тень на веках.
- Как ноет, ах, как плачет... Кто бы знал! - и он приложил руку к груди.
Мы с тетей Грушей позвонили в угловую квартиру тридцать.
Нам открыла Вовкина бабушка. Она была в длинном халате с крас-ными цветами и тапках с помпонами.
- У Кирилла Николаевича неважно с сердцем, - сказала тетя Груша. - Нет ли у вас валокордина?
- Да, - подтвердила я. - Его сердце плачет. У вас нет вало-кордина?
- Заходите, - обрадовалась Вовкина бабушка.
Она стояла в дверях, а где-то из глубины квартиры доноси-лась нестройная музыка пианино, отдаленно похожая на ту, которую я слышала днем под окном "Перелетных работ". Звуки лились прямые и громкие. Они подталкивали Вовкину бабушку в спину, вырывались в подъезд и твердо бились в окно на лестничной площадке.
