– Да, – откликнулся Макс. – Наверное, тоже святилища…
Они вышли из ворот и направились к машине.
– Знаете, а ведь это не просто храм, – сказал Макс. – Во время войны сюда прибыли сотни армянских беженцев, спасаясь от турок. Если бы езиды их не приняли…
Агата молча села в машину. Несмотря на безмятежную атмосферу храма – а может, и благодаря ей, – она чувствовала себя как-то неуверенно, некомфортно. В таких уединенных, мирных уголках вечно лезут в голову незваные мысли.
Ma chérie, почему тебя так беспокоит сама мысль о том, что между ними может быть… tendresse?
Отвечать на этот вопрос не хотелось.
Багдад, три дня спустя
Нэнси уехала с утра пораньше в британское консульство, и Агата снова завтракала на террасе в одиночестве. Вместе с кофе официант принес ей письмо. При виде крупного, старательного почерка сердце подпрыгнуло: от Розалинды.
«Дорогая мамочка!
Спасибо за письмо, которое ты послала, хотя оно было ужасно длинное. Мне очень жаль, что тебя тошнило на пароходе. Флору Петерсон вчера стошнило на географии – прямо на мою карту озера…»
Агата улыбнулась про себя, но тут ее кольнуло чувство вины: оказывается, Флора Петерсон быстро оправилась, когда за ней приехала мать и забрала ее на день: «…как мило она выглядела в новой шляпке, которую ей купила мама!» Чувство вины усилилось, когда она добралась до неожиданного конца:
«Я немножко устала писать тебе, так что теперь я напишу короткое письмо папе…»
В свои девять лет Розалинда могла быть беспощадно честной – в отца пошла. Вообще, в ней куда больше от Арчи, как в характере, так и во внешности: словно его черты наложились на личико фарфоровой куколки. Иногда Агата подозревала, что Розалинда больше любит папу, не зря они так похожи.
Она спрятала письмо в сумку. Арчи, будучи в Лондоне, наверняка уже получил свое. При мысли о нем в животе стало холодно и пусто: сегодня он женится на другой. Интересно, Розалинда его уже поздравила?
Агата рефлекторно глянула на часы, но тут же отвела глаза: ей совсем не хотелось знать, через сколько часов у дочери появится мачеха.
* * *
Нэнси шла мимо медных рядов. В полутемных нишах мелькали фигуры арабов с паяльными лампами, выплавляющих фантастические формы. Снаружи, на улице, были сложены в стопки готовые изделия на продажу: чайники, кастрюли и тарелки, блестящие на утреннем солнце. Чуть поодаль медные товары уступали место коврикам и попонам. Мимо протолкнулся мальчик, ведущий под уздцы мула. Животное было нагружено огромными тюками яркого хлопка. Нэнси отошла в сторонку, чтобы их пропустить, и тут ее пригвоздила к стене стайка ребят помладше с подносами на шеях.
