- Пойдем со мной, - сказала мне Юлия.
- Я больше не буду, - уперлась я.
- Пойдем, я тебе что-то скажу!
- Не ходи с ней, - угрюмо шепнул мне нарядный Костя.
Но было поздно. Я уже спрыгнула со скамейки и послушно плелась за Юлией.
- Ругать будешь? - спросила я.
- Не буду, - ответила Юлия. - Запомни: нельзя смотреть на то, что не показывают!
- Интересно же!
- Тебе интересно, а другим - обидно!
- А я тебя знаю, - сказала я. - Ты над нами живешь. Ты пьяница!
- Это неправда.
- Ты не моя мама?
- Нет...
Так в моей жизни в первый раз появилась Юлия.
- Ты к ней не ходи, - недоверчиво сказала мне бабка Марина. - Она совсем бесстыжая и пьет много...
Но потом сама, когда уходила на ночное дежурство, она медсестрой была, или на танцы в "Дом офицеров", отводила меня к Юлии. Мы сидели у нее на кухне с голубым кафелем, с пестренькими занавесками на окнах. У нее на столе была цветная клеенка, вся в круглых пятнах от чашек с кофе, две герани на подоконнике и один алоэ. Бабка Марина говорила не раз:
- Она хорошо живет. У нее вон даже кафель на стенах!
Бабка Марина была блондинка, волосы ее слегка вились, она по старой моде выщипывала брови в ниточку, ресницы чернила в парикмахерской, рот красила сердечком, и на узких, слегка припухлых пальцах носила два кольца одно золотое с рубином, другое тоже золотое, с сеточкой по золоту вместо камня. И походила она на открытки к Восьмому марта послевоенной поры.
- Юлочка, - ласково просила бабка Марина, - я опять в ночную... Ты посидишь с ней?
Среди грубой фаянсовой посуды со штампом "Общепит" на полке у Юлии стояли тарелки с фазанами японского фарфора и серебряные ложки. Я сидела на табуретке, и мои ноги в войлочных тапочках до пола не доставали, только до нижней перекладины. Она кормила меня с ложки:
- За бабку Марину!
- За Костю Котикова!
А я дула в тарелку, чтобы бульон скорее остыл. Потом она наливала мне горячее молоко в чашку с отбитыми ручками, потому что была зима, а она не хотела, чтобы я простудилась. Себе в тарелку Юлия кружочками нарезала репчатый лук, и когда от высокой сибирской красавицы Юлии за версту разило репчатым луком, бабка Марина говорила:
- Брызгайся духами, Юлочка, или хотя бы одеколоном "Гвоздика" душись для запаха!
Юлия была художницей; когда она рисовала что-то, я почти всег-да говорила:
- Не похоже!
Но потом добавляла из вежливости:
- Красиво...
К Юлии часто приходили ночные гости, они сидели на кухне, пока Юлия укладывала меня спать, а после душилась "Гвоздикой". Я притворя-лась, что сплю, а сама пыталась подслушивать их разговоры, но до меня долетали только отдельные слова. И вот однажды я придумала притвориться спящей, а сама тихонько из коридора следила в дверной проем, что происходит на кухне. К Юлии пришла тогда Инесса Донова, дурочка все-го нашего района, она часто побиралась у молочного магазина, и бабка Марина всегда ей давала двадцать копеек. У нее было небольшое птичье личико и блестящие умненькие глазки. Когда я встречала ее, я почти всегда понимала, пьяная она или нет. Дети обычно этого не понимают. Просто когда она была пьяная, ее ясные глаза мутнели и смотрели в одну точку, а лицо у нее было очень подвижное, и поэтому странно было смотреть на эти дергающиеся черты и остановившиеся глаза.
