Я верю, что чем больше в мире любви, тем меньше насилия. И сейчас говорю не просто о любви к человечеству. Это чудесная, очень важная альтруистическая любовь, но она может так далеко зайти только потому, что бесстрастна (да и кто, черт побери, захочет ложиться в постель со всем человечеством?). Насилие страстно. И его может победить только такая же страстная, могучая сила, как романтическая эротическая любовь.[11]
Этот человек изучал биологию в университете и систематически имел дело с гипотезами о СПИДе. По фотографиям и письмам он нашел меня очаровательной, и, наверное, он хотел просто утешить меня, когда в следующем письме написал, что хочет быть отцом моего ребенка – я не восприняла это всерьез. Но, похоже, что он с самого начала имел это в виду. «С тобой не происходит ничего плохого», – он пытался убедить меня, что вируса ВИЧ не существует. «Но либо нечто под названием ВИЧ, либо что-то другое инфицировало меня», – отвечала я. «Ничего и никогда тебя не инфицировало», – говорил он. «Но я была больна в течение десяти лет», – отвечала я.
Тогда он попытался объяснить, что стресс, связанный с позитивными результатами теста на ВИЧ, подсознательно вызвал первый «приступ СПИДа», потому что я верила в это, а таблетки, которые я согласилась принимать, сделали все остальное. То есть, я каким-то образом сама стала причиной своей катастрофы. Когда он пришел к такому выводу, я почувствовала закипающую у меня внутри злость. «Другие люди рядом со мной испытывали еще больший стресс, однако, они не заболели», – настаивала я.
Мне было довольно трудно поверить в то, что он говорил, но, судя по результатам, я бы сказала, что Жиль сыграл роль такого терапевта, какого у меня никогда раньше не было. Цель терапии состоит в том, чтобы помочь пациенту восстановить поврежденные части самого себя. Находясь в Канаде, Жиль провоцировал меня своими вопросами, а последовавший за этим его приезд в Грецию окончательно победил меня. Я чувствовала, что просто обязана ответить. Какое испытание! Он вытянул из меня все детали. Вместе мы выстроили связи, расширившие границы нашей свободы. Вскоре мы поженились и стали настоящими мужем и женой.
Я удивлялась, как он может любить меня, ведь следы десятилетних страданий были все еще заметны, а побочные эффекты от лекарств присутствуют до сих пор, независимо от того, насколько хорошо я научилась справляться с ними. Но он научился обращаться со мной, говоря вскользь: «Не вижу ничего необычного, разве что, может быть, тебе недостает немножко жира вот здесь…» Это было так мило! Мало помалу я становилась более открытой, я полюбила его внимание. Он не переставал заботиться обо мне, как будто считая, что я все еще страдаю.
