Матери не стало. Но пригрел его не Отец Огневик, а Пламяслав, мудрый и печальный старик, переживший почти своих детей.
А вождь тряс бородой, словно медведь, и призрачно мерцали его зубы, белые как мел. Искромет улыбался — лукавый крамольник, неуязвимый владыка зла.
И вдруг — будто темное масло замерцало в его ладони.
— Гляди, парень, гляди!
Головня вздрогнул, подался вперед. А плавильщик осклабился чернозубо и протянул ему под нос странную штуку — хватай!
Продолговатая, гладкая с выщербинами, слегка изогнутая, штука словно таяла в руке. Свет плавал в грязной желтизне. Медь?
Вещь древних! Еще одна. О Великий Огонь…
А Искромет, разбитной бродяга, говорил ему:
— Ох уж эти Отцы-мудрецы. Стращают вас скверной. Пугают темными чарами. — Он покрутил реликвию в пальцах. — Хочешь? Возьми. Мне не жалко.
Головня закусил губу. Твои происки, Лед!
— Отец Огневик говорит, что…
— Врет твой Отец Огневик! И все они врут! — Искромет поманил его пальцем и сказал, понизив голос: — Если Огонь — добро, а Лед зло, почему мы пьем воду, а не пламя? Почему в болезни нас сжигает жар, а не холод? Соображай, парень. Соображай.
Его слова перекатывались в голове, словно камешки на дне серебряного блюда, звуки плескались, как кислое молоко в мешке.
— Господь торит себе путь. Он послал вам Большого-И-Старого, чтобы вы попали в мертвое место. А Большой-И-Старый — это всегда благо, что бы там ни говорил ваш Отец. Когда наш учитель вернулся из мертвого места, он сказал: «Я принес вам добрую весть». Ныне я принес эту весть тебе и твоей общине. Знай же: истинный Господь — не Огонь, а Лед.
Вот оно что! Ледопоклонник!
Будто остолом ударило Головню при этой мысли, а в лицо дыхнуло холодом, хотя в жилище было жарко. Еретик! А они еще слушали его, развесив уши. Отец Огневик был прав.
О Великий Огонь, не дай пропасть!
И сразу вспомнилось гадание в женском жилище, и жутко стало от мысли, что устами Головни тогда говорили темные демоны. Не зря он спрашивал о еретиках — то был знак, предчувствие наползающего зла, смрадное дыхание лютого бога, от которого нет спасения. Он испытывал Головню на прочность, и загонщик поддался ему, замороченный судьбой.
Искромет произнес, сжав кулак:
— Мы вернем твоих сородичей в лоно истинной веры. Вам не придется больше плясать под дуду Отцов.
И тут же вспомнился хищный лик Отца Огневика, и его прищуренные острые глазки, и голос — пришепетывающий, будто шуршание полозьев по голой земле: «Или Огня не боишься? Он, Огонь-то, все видит».
