– Разве он еще не вырос из игр в фей и гоблинов?
Презрение в его голосе стало для меня ушатом холодной воды; оно уничтожило последние сентиментальные чувства, связанные с общими детскими воспоминаниями.
– Лизель, не присмотришь за чаном? – сказала мама, утирая пот со лба. – С минуты на минуту должны привезти пиво.
– Сударыня, давайте я присмотрю, – вызвался Ганс.
– Спасибо, мой хороший, – кивнула мама. Передала ему мешалку, вытерла руки о передник и вышла из кухни, оставив нас наедине.
Повисла тишина.
– Элизабет… – нерешительно начал Ганс.
Начинить, закрутить, отрезать. Начинить, закрутить, отрезать.
– Лизель.
На долю секунды мои руки замерли, потом возобновили работу.
– Да, Ганс?
– Я… – Он кашлянул. – Я надеялся застать тебя одну.
Вот как? Наши взгляды встретились, и я посмотрела на Ганса без всякого стеснения, открыто и смело. Раньше он казался мне куда более красивым, поняла я. Подбородок не такой уж и решительный, глаза посажены чересчур близко, рот – маленький, губы тонковаты. И все же Гансу не откажешь в привлекательности, и я первая готова это подтвердить.
– Меня? – Я произнесла это чуть хрипло, но твердо. – Зачем?
Его темные глаза скользнули по моему лицу, брови неуверенно нахмурились.
– Лизель… Элизабет. Я хочу прояснить наши отношения.
– Между нами что-то неясно?
– Нет. – Ганс уставился на бурлящую воду в чане, затем отложил в сторону мешалку и шагнул ко мне. – Нет. Я… Я по тебе соскучился.
Внезапно мне стало трудно дышать. Слишком уж близко стоял Ганс, слишком уж его было много.
– Когда-то мы были хорошими друзьями, верно? – спросил он.
– Верно.
Из-за этой невыносимой близости я ничего не соображала. Губы Ганса шевелились, складывая слова, но я их не слышала, только чувствовала щекочущее тепло его дыхания. Я стояла недвижно, усилием воли сдерживая желание броситься ему на грудь; зная, что должна отстраниться.
– Лизель… – Ганс схватил меня за руку.
Я вздрогнула. Вид его пальцев, сомкнутых вокруг моего запястья, привел меня в изумление. Как долго я мечтала прикоснуться к нему, ощутить, как эти самые пальцы переплетутся с моими! И вот Ганс сам дотронулся до меня, а я чувствовала себя, как во сне, точно смотрела на чужие пальцы и чужое запястье.
Он – не мой. Он не может быть моим. Или… может?
– Катарина ушла.
На кухню приковыляла Констанца. Мы с Гансом отскочили в стороны, однако моих пылающих щек бабушка не заметила.
– Катарина ушла, – повторила она.
– Ушла? – Я предприняла отчаянную попытку собраться с мыслями и спрятать неприкрытое желание. – Что значит – ушла? Куда?
