На следующее утро Бея отправилась на поиски Чероки.
– Ну, просто суперкруто, – сказала Иветта. – Потрясающий лидер. Просто берет и убегает. Сейчас, когда нас ищут. Кто знает, когда у них появится ее фото. Наверняка уже скоро. И кто знает, когда они найдут мою безумную сестрицу и что она еще отколет, – и бла-бла-бла…
Я сделала ее голос потише, а лес – погромче. Следила за монотонным пением птиц, как будто пытаясь различить мигающие точки в темноте. Старалась расслышать птичьи рулады, прежде чем они зазвучат. Старалась придумать смысл тому, как они сейчас будут звучать.
Стоило ослабить концентрацию, и я тут же снова слышала голос Иветты. Рика громко вдохнула, выдохнула и театрально рухнула на землю. Мы и так знали, что считает Иветта. Кто не контролирует свою собаку, тот не может быть хорошим руководителем.
Но чтобы руководить, нужно кое-что большее, чем послушная собака, возразили ей.
Бея не вернулась и вечером.
Стало смеркаться. Беи не было.
Начался дождь. Ни Беи, ни Чероки.
Наступила ночь. Мы пошли спать, но и на следующее утро ни Бея, ни Чероки не вернулись.
Аннушка сказала, что нужно идти ее искать.
– Ну конечно, – занудела Иветта. – Дурной пес убегает, дурная Бея – за ним, а теперь и все остальные… Отлично!
– Да, потому что все остальные тоже дурные, – сказала Рика, – но лучше быть дурным, чем…
Антония встала.
– Опять уходишь? – спросила Аннушка.
– Да, ухожу, но сообщив вам об этом. – Антония двинулась в лес и скоро скрылась из виду.
Ссора росла. Стала из зеленой желтой. Сделала лес совсем неуютным.
Я встала, взяла Кайтека и сказала, что иду собирать травы.
– Без тары, конечно! – сказала Иветта. – Да вы все сговорились!
– Это тебя не касается.
Я пошла не за Антонией, а в другую сторону. Разговаривать не хотелось. Если у нее в запасе еще один секрет, я просто не выдержу, начну осыпаться, как туннель старой шахты. Конечно, я отправилась не за травами. Такой травы, которая была способна мне помочь, не существовало. Можно просто пойти на станцию и поехать домой. Но потом я подумала: то, что я делаю, затрагивает и других девочек. Я не могу развалить нашу группу. Мы должны проголосовать, что делать дальше. Я вовсе не свободна.
Это, наверное, примерно как иметь детей, или работу, или мировоззрение, религию, машину. У меня было чувство, что с этого момента каждый шаг, который я делаю, делает меня тяжелее и медленнее. Нет свободы, кроме той, которую ты для себя выберешь, и она потом становится твоей тюрьмой.
