Исчезновение фургона с собаками с нами тоже не связывали. В общем-то, это обязательно всплывет, вопрос времени. Опубликуют наши фотографии – точнее, наверняка уже опубликовали, так ведь всегда делают, когда кто-нибудь пропадает. Приметы, все такое. И тогда люди вспомнят, что видели нас в вокзальной кафешке. Тот толстый тип в рыбачьей жилетке, женщина, которая с ним разговаривала, сотрудница заведения. Они скажут: «Да, мы их видели. Они украли фургон. Сначала ключ, потом угнали машину. С собаками внутри». Вот что они скажут. А потом ткнут пальцем в фотографии. Вот эта, с короткими волосами, вот та, блондинка. И вот эта тоже – такая высокая.
Мои родители вообще перестанут что-либо понимать. Почему я стала в этом участвовать? Я же всегда была такой благоразумной. Таким спокойным, умным ребенком.
Если всплывет история с машиной, то на нас повесят не только Инкен – мы станем еще угонщицами и похитительницами собак.
Может, за дождливые дни у них появилась новая информация. И может – очень надеюсь – обнаружилась Инкен.
А эти парни? Они искали именно нас? Откуда они узнали, что мы тут? Или нашли нас случайно?
В любом случае они о нас знали. Они про нас читали. Мне стало плохо. Кайтек на меня посмотрел. У меня помутилось перед глазами, похолодело в животе, подкосились ноги, в затылке зашевелился страх. Я держу этот листок, и на нем написано то, что написано. Лучше бы я его не поднимала. Тогда на нем было бы написано, что на нем написано, но не у меня в руках. И что теперь делать? Что делать, когда у тебя такой листочек? Его нужно съесть!
Я еще раз взглянула на бумажку. Запомнить все я не могла. Хорошо бы переписать. На другой листочек. Но тогда бы у меня был этот другой листочек.
Вообще-то до сих пор ничего плохого о парнях я не думала, хотя брата у меня не было. Но точка зрения Иветты показалась мне совершенно правильной. Эти парни, которые на нас пялились, нас выдадут. В том, как спешно они свалили, было что-то угрожающее. С чего бы им меня бояться? Они просто не хотели, чтобы их видели. Понятное дело. Они хотят сдать нас полиции. Что им за это будет? Три айпода, три айпада, три айфона и три скутера? Чего они ждут? Когда цена на нас вырастет? Наверняка за нас назначена награда.
– Ух, черт! Что ж мне теперь делать? – тихо сказала я, вниз, в сторону пса.
Обычно лес меня успокаивал. Что-то тянется к свету, что-то падает от болезни или погибает, срубленное, и, разлагаясь, чувствует себя не хуже, чем когда растет. Всё это меня успокаивало. Лес, лес, думала я. А потом снова: письмо, письмо… Блин! Они же не могут посадить нас в тюрьму, правда? Нам же еще нет восемнадцати! Я так запаниковала, что мне показалось, что Антония обернулась и стала меня ждать только потому, что услышала, как стучит мое сердце. Я стряхнула с себя панику – техника, которой я научилась у собак. Черт, собаки же учуют, если я сейчас же не успокоюсь. Когда кто-то волновался, всегда прибегала Буги и начинала толкаться. Она – привлекающий повышенное внимание толчковый радар.
