— Да-а, школа, — качал головой Воронов. — А до чего осторожен, едва дело самого коснется. Спроси его, который час, — полчаса будет соображать, нет ли подвоха и можно ли так прямо ответить.
— Сюда бы его затащить! — заметил Сергей, вспомнив быстрые маленькие глазки, прячущиеся в склеротически набрякших веках, глазки, в которых навеки, кажется, отпечатались подозрительность, и недоверие, и какая-то особенная, не ради чего-либо из ряда вон, но органически присущая ему плутоватость. И еще, как же так: ну да, Воронов водит этого прохиндея в Большой, да, но Жора, Жора Бардошин, что же, оказывается, стал настоящим балетоманом?
— Вертолетом, — подхватил Павел Ревмирович. Очень ему по вкусу картина: Нахал Нахалыч на скальном гребне. — А вниз пускай сам катится. Небось проняло бы, кошки-мышки! Трепаться о какой-нибудь дерьмовой веревке, оставленной после дюльфера, он мастак: «Безответственное отношение! Была бы собственная, уж постарались бы!» Иззудит, уши вянут. А что за нее жизнью можно поплатиться, ему начхать, бумажная душонка!
— Ты чересчур, — вступился Воронов. — Поставь себя на его место. Материальная ответственность. Нашему брату дай волю — все снаряжение растащат и побросают где придется. Страна наша богата, спору нет, однако порядок соблюдать необходимо. Он и жмет и распекает… для порядка. К тому же в горах Михаил Михайлович человек новый, обтерпится со временем.
— Сколько он нас вчера мутузил! — не уступал Павел Ревмирович. — Одно и то же! Одно и то же! А язык, фразочки!
— Ты чего записывал-то за ним? — стряхнул Жора дремотное оцепенение.
— Как же, сплошнячком находочки для нашего брата журналиста. Тот еще типажик. «Наш советский человек стремится к вершинам знаний, вершинам экономических достижений…» Так, что ли, Воронов? У тебя память на все сто. «А вы стремитесь к вершинам советской земли!»
— Я смотрю, чего ты строчишь? — задним числом недоумевал Жора. — Поглядел на Нахалыча, тот пуще прежнего соловьем разливается, небось решил, корреспонденцию о нем сочиняешь.
«Хозяин должен быть хозяином, — не соглашался внутренне Воронов. — И каков он ни есть, все лучше, чем разноголосица толпы. Разумеется, наш Михаил Михайлович умом не блещет, да и человек он случайный, пересиживает свое трудное время. Так что в данном случае лишь повод для размышлений. Однако характер у него имеется. Изворотливость. Мыслей нет. Частое явление».
— Хотел ему высказать при всем честном народе, как о нем понимаю, — продолжал Павел Ревмирович, — да ладно. Еще с восхождения снимет. Конечно, наш маршрутик ему очень и очень на руку, только ведь и баллами может пожертвовать, если сильно озлится. Его «я» превыше всего. Поди тронь. Сколько мы с Сергеем тренировались, на лыжах бегали, в каменоломнях по весне вверх-вниз меня гонял, и собаке под хвост? Нет уж, я не Жора, которому что стену штурмовать, что… Ладно, замнем для ясности. Вон, уже закемарил наш барсик.
