И затем, чтобы читатели поняли его сарказм, Поджо объясняет: земляк намекал на то, что «Филельфо – внебрачный сын священника, так как во время службы священники обычно одеты в шелка».
По прошествии столетий подобные склоки кажутся пустячными и наивными. Однако ими занимались взрослые люди, готовые пустить друг другу кровь, и уколы иногда были далеко не риторические. В 1452 году Поджо поссорился с другим папским секретарем, всегда мрачным Георгием Трапезундским, по поводу приоритетного авторства некоторых переводов древних текстов. Когда Поджо назвал его лжецом, Георгий ударил обидчика кулаком. Соперники в гневе отскочили к своим письменным столам, но драка моментально возобновилась. 72-летний Поджо одной рукой вцепился в щеку и рот 57-летнего Георгия, а другой пытался вырвать у него глаз. После стычки Георгий написал Поджо, что вел себя с образцовой сдержанностью: «Хотя я и мог откусить пальцы, которые вы запустили в мой рот, но не сделал этого. Поскольку я сидел, а вы стояли, то я мог обеими руками оторвать вам яйца и свалить с ног, но я не сделал и этого»[210]. Вся история похожа на фарс, напоминающий анекдотические новеллы Поджо, за исключением реальных последствий. Пользуясь своими связями и обладая более общительным характером, Поджо добился изгнания Георгия из курии. Поджо закончил свой жизненный путь, удостоенный почестями; Георгий умер в забвении, злобе и бедности.
В знаменитом труде XIX века о «возрождении познаний» Джон Аддингтон Саймондз, описывая гладиаторские стычки ученых-гуманистов, высказывает предположение, что они доказывали таким образом свое увлечение научными изысканиями[211]. Возможно. Какими бы дикими ни казались оскорбления, гуманисты спорили по поводу важных проблем: латинской грамматики, ошибок стиля и правильности переводов. Тем не менее гротеск и злобность инсинуаций – в споре по поводу латинской стилистики Поджо обвинял более молодого гуманиста Лоренцо Валлу в ереси, воровстве, лжи, подлоге, трусости, пьянстве, сексуальных извращениях и безумном тщеславии – вскрывает нечто низменное и отвратительное в образе жизни этих высокообразованных личностей.
Стремясь получить место в курии, Лапо, похоже, отлично понимал, насколько нездоров и пагубен моральный климат при папском дворе. Проблема была не в отдельных индивидах, а в системе. Папский двор для удовлетворения своих нужд должен был полагаться на услуги безродных и саркастических интеллектуалов. Эти интеллектуалы, в свою очередь, вынуждены были ублажать патронов, от чьей милости зависели, оставаясь в то же время циничными и мятежными. Как можно было избежать того, чтобы неуемный цинизм, алчность и лицемерие, необходимость угождать извращенным деспотам, претендующим на то, чтобы морально наставлять все человечество, бесконечная борьба за доходное место при дворе духовного монарха не вытравили из человека все то, что в нем еще оставалось порядочного и достойного? Как можно было покончить с самоуничижением и жгучим чувством негодования?
