[203] («Теперь у нас будет папа римский!»)
«Фацетии» имели огромный успех.
Если Поджо в своем произведении – самом популярном своде анекдотов своей эпохи – и отразил в какой-то мере моральную атмосферу папского двора, то не вызывают удивления и попытки Лапо обратить на себя внимание ироническим диалогом по поводу царившей в нем безнравственности и цинизма. (Так случилось, что спустя несколько месяцев после написания диалога, восхваляющего папскую курию («Dialogue in Praise of the Papal Court»), бедняга Лапо умер от чумы в возрасте тридцати трех лет.) К началу XVI века иерархи католической церкви, встревоженные протестантской Реформацией, попытаются искоренить в своих рядах любые проявления подстрекательского юмора. «Фацетии» Поджо вместе с книгами Боккаччо, Эразма Роттердамского и Макиавелли окажутся в списке произведений, которые церковь желала бы сжечь[204]. Но в мире, в котором жил Поджо, еще разрешалось и даже считалось модным разоблачать то, что в любом случае уже было известно. И Поджо мог без опаски писать о заведении, в котором провел значительную часть своей сознательной жизни, как об учреждении, где «редко ценятся талант или честность[205]; все добывается интригами или случайным везением, не говоря уже о деньгах, которые, похоже, вершат миром»[206].
Амбициозные молодые интеллектуалы, живущие своим умом, папские писцы и секретари, считали себя способнее, башковитее и достойнее прелатов, которым служили. Естественно, они испытывали чувства возмущения и негодования. «Нас коробило то, что высшие посты в церкви занимают некомпетентные личности, образованные и разумные люди остаются в тени, а выдвигаются невежественные и ничтожные индивиды»[207].
Вполне предсказуемо, что в кругу этих интеллектуалов процветали подсиживание и соперничество. Мы уже знаем по язвительным ремаркам о происхождении Поджо, к каким приемам прибегали коллеги-гуманисты в очернительстве друг друга. В аналогичном тоне Поджо записал и «шутку» о своем сопернике Филельфо:
«В папском дворце, в кружке секретарей[208], где, как всегда, находились многие ученые мужи, речь зашла о распутной и грязной жизни этого негодяя Франческо Филельфо. Многие обвиняли его в целом ряде преступлений. Кто-то спросил, знатного ли он роду. Один мой земляк, милый и остроумный человек, сказал с самым серьезным видом: “Ну конечно, он блистает благородством, ибо отец его всегда носил по утрам шелковые одежды[209]».
И затем, чтобы читатели поняли его сарказм, Поджо объясняет: земляк намекал на то, что «Филельфо – внебрачный сын священника, так как во время службы священники обычно одеты в шелка».
