.
Спасло его кошмарное сновидение. Он тяжело заболел, и в бреду ему привиделось, будто его привели на суд к Богу. На вопрос: «Кто ты есть?» – Иероним ответил: «Христианин». Судия сказал строго: «Ты лжешь. Ты цицеронец, а не христианин» (Ciceronianus es, non Christianus)[127]. Эти страшные слова означали, что ему уготованы вечные муки. Однако Господь, смилостивившись, приказал всего лишь высечь его. Грешника простили при условии, что «высшей каре меня подвергнут, если когда-либо еще буду читать труды языческих авторов». Проснувшись, Иероним увидел, что его плечи посинели.
Иероним обосновался в Вифлееме, где возвел два монастыря – один для себя и своих единоверцев, а другой – для благочестивых женщин, которые его сопровождали. Там он прожил тридцать шесть лет, проводя время в научных изысканиях, жарких теологических дискуссиях и переводах – перевел на латынь, в частности, древнееврейские священные писания и отредактировал латинский перевод Нового Завета. Самый главный его труд, латинский текст Библии, известный под названием Вульгата, в XVI веке был объявлен католической церковью «более достоверным», чем оригинал.
Как подсказывает сновидение, в набожности Иеронима имелся существенный деструктивный элемент. Или, скорее, страстное увлечение языческой литературой вредило его благочестию. Он не просто стал больше времени уделять христианским текстам, а вообще отказался от чтения трудов язычников. Иероним торжественно поклялся: «О Господи, если я снова когда-нибудь возьму в руки мирскую книгу и прочту ее, то этим предам Тебя»[128]. Конечно, отказ от чтения любимых авторов – личное дело каждого человека. В конце концов, Иерониму надо было избавиться от пристрастия к опасным книгам ради спасения души. Но в этом пристрастии и сознании необходимости отказаться от него он был не одинок[129]. Привязанность к античным авторам испытывали и многие другие просвещенные христиане. Поэтому Иероним счел необходимым призывать к самопожертвованию и своих единоверцев. «Какое отношение Гораций имеет к Псалтырю[130], – писал он своей последовательнице, – Вергилий – к евангелиям, а Цицерон – к Павлу?»
Многие поколения образованных христиан, как и Иероним, были в плену культурной традиции, сформированной языческими классиками. Платонизм дал христианству модель души, аристотелизм – образ «первого двигателя», то есть Творца, стоицизм – идею Провидения. Таким христианам были нужны поучительные истории об отречении. Они мысленно повторяли эти истории и проигрывали, как во сне, отречение от богатейшего культурного наследия, воспитывавшего их родителей и прародителей, пока реально не отвергли его сами.
