. Мало того, отмечал с горечью историк, люди получают особое удовольствие оттого, что носятся в колесницах с бешеной скоростью по улицам, заполненным народом.
Германские племена, захватывавшие одну провинцию за другой после коллапса Римской империи на западе – последний император Ромул Августул отказался от престола в 476 году, – не владели грамотностью. Варвары, врывавшиеся в общественные здания и на частные виллы, возможно, и не были настроены враждебно по отношению к знаниям, но их, конечно же, меньше всего интересовала сохранность материальных носителей культуры. Бывшие владельцы вилл, которых увозили в рабство, предпочитали брать с собой более ценные вещи, чем книги. Завоеватели были в основном христиане, и те из них, кто мог читать и писать, не проявляли никакого интереса к изучению трудов языческих мыслителей. В сравнении с губительными последствиями войн и религиозной вражды Везувий нанес гораздо меньше вреда наследию античности.
Однако культурную традицию, сформировавшую внутренний мир человека, не так-то легко искоренить даже в тех, кто хотел бы ее похоронить. В 384 году святой и ученый Иероним, в одном из писем отобразил внутреннюю борьбу, которую ему довелось пережить самому. Десятью годами раньше, вспоминал Отец Церкви, он уезжал из Рима в Иерусалим для того, чтобы удалиться от мирской жизни, но взял с собой библиотеку классической литературы. Он собирался подвергнуть остракизму свое тело и думать только о спасении души, но не мог отказать себе в интеллектуальных удовольствиях: «Я постился и читал Цицерона. Я ночи проводил в молитвах и чистосердечно проливал слезы, вспоминая о своих прошлых грехах, а потом брал в руки Плавта»[125]. Для христианина Иеронима Цицерон был язычником, подвергавшим сомнению все догмы, включая религию. Однако его проза была необычайно притягательна. С Плавтом мириться было еще труднее: его комедии кишели сводницами, гетерами и всякого рода прихлебателями. Но его дурашливое остроумие было упоительно. Оно восхищало и в то же время отравляло. Когда Иероним, получив дозу литературного наслаждения, обращался к священным писаниям, библейский текст казался ему грубым и безыскусным. Иероним настолько любил красоту и изящество латыни, что, когда решил изучать древнееврейский язык, поначалу чувствовал к нему почти физическое отвращение. «После рассудительных наставлений Квинтилиана, легкого и грациозного красноречия Цицерона, более степенного стиля Фронто и мягкой плавности Плиния, – писал Иероним в 411 году, – мне пришлось заняться этим шипящим и вызывающим одышку языком»
