Не знал, что Брык был таким умельцем.
Честно говоря, сначала я думал - не стану брать заточку. Потом пригляделся, подержал в руках - и взял.
Пусть будет.
Ещё я забрал у Брыка симбионта. Не знаю, зачем. Просто не захотелось оставлять.
Выйдя из котельной, я зажмурился - так резанул по глазам яркий свет. И неуместной, нахальной гостьей просочилась в голову мысль, что поспать я наверняка уже не успею.
Прощай, Брык.
Тарасу случилось плакать передо мной ещё один раз - когда кончился срок его контракта, и пришло время улетать с Варвура.
Мы опять сидели в закутке, пили "отъездную". Вернее, пил Тарас; меня в любой момент могли дёрнуть на вылет, и я ограничился символическим глотком. Механик же размазывал по лицу изобильно текущие слезы, шумно сморкался в замусоленную до неузнаваемости тряпку и вид имел раздражающе жалкий.
Смотреть мне в глаза он избегал. То и дело начинал оправдываться - ненужно и бессвязно; потом заливал собственное многословие дозой спирта - и снова плакал молча, растирая покрасневшие веки широкими пальцами в чёрточках въевшейся смазки.
Всё было сказано и обсуждено не раз и не два. Я знал уже, что на родной планете Тараса ждёт семья - жена и две дочки, в которых он души не чает. Что старшая в этом году заканчивает школу; что младшая много болеет, и врачи подозревают какую-то неясную хронику, но никак толком не определятся с диагнозом. Знал, что жена намного моложе Тараса, что ухаживал он за ней два года, увёл из-под носа у известного архитектора, взяв измором, и до сих пор пуще глаза боится её потерять.
Иными словами - я знал тысячу причин, из-за которых механик не мог продлить контракт.
Это как раз было нормально: такая ли, иная, но жизненная линия Тараса лежала за пределами штрафбата и кипящего котла Варвура. Его жизнь - это его жизнь, а пятилетний срок оставался моим приговором.
Но вот теперь, накануне отъезда, Тарас лил слезы и надирался вдрызг совершенно зверски. Ему было плохо и больно, а я ощущал себя беспомощным, как никогда.
Тягостная создалась ситуация.
Так и вышло, что когда прозвучал сигнал тревоги, я вздохнул едва ли не с облегчением. Первый раз за всё время моего пребывания на Варвуре механик не провожал меня на вылет - и первый раз не встретил по возвращении. Вот чего я не ожидал - так это ощущения одиночества, неожиданно остро резанувшего грудь при виде пустой площадки. Я и не замечал, насколько привык отогреваться душой возле Тараса. Привык к его вечному суетливому беспокойству, к его искренней радости, будто тёплыми ладошками ложащейся на измотанные диким напряжением нервы.
