- Не лезь под грозовой фронт! - кричит майор, возвращая меня к себе. - Курс два-пять-ноль и снижайся, уходи на девяносто фаров.
Вот с цифрами мне непривычно. С трудом соображаю, где у меня курс два-пять-ноль. Впереди, совсем близко, бьёт молния - ярко-голубая, разветвлённая трезубцем, ослепительная.
- Остолоп! - орёт Никифоров. - Кто тебя учил, куда ты сунешься? Два-пять-ноль, я сказал!
Нахожу нужный курс, выворачиваю. Компенсирую боковой порыв. Неудобное направление, однако. Удираю вниз, оставляя на хвосте клубящуюся грозу.
- Два-пять-пять и снижайся на пятьдесят.
Уже вижу наш остров. Неужели все?
- Доверни на два-пять-семь и заходи на посадку.
Доворачиваю, снижаюсь. Чувствую, что не могу - просто не могу садиться, не могу вот прямо сейчас, сию минуту остаться снова без неба; я должен отыграть себе ещё хоть сколько-то секунд.
И я сваливаю машину в пике.
- Охренел?! - вопит инструктор.
Я понимаю, почему он нервничает. Высоты-то уже нет почти. И он не может сейчас выдрать меня из слияния - просто не успеет перехватить управление и вытащить леталку. С другим инструктором я бы на такое, может, и не отважился. Сдали бы нервишки - меня бы оторвал и сам угробился. Но Никифоров не должен. Если правда то, что о нем говорят. Если он не совсем ещё старик. Если я в нем не ошибся.
Он молчит. Всё понял и молчит. Молодец старикан, и плевать на его характер. Свой человек.
Я делаю "обратную петлю", выходя из пике брюхом кверху, едва не чиркая спиной по белым гребням волн; тащу наверх дрожащую от натуги машинку - умничка, "стрекоза"! - завершаю петлю и ложусь на прежний курс.
- Ещё раз такое вытворишь - убью, - спокойно и внушительно доносит до меня Никифоров. - Лучше уж я тебя сам, чем ты - нас обоих.
Ну, хоть не кричит уже.
***
Когда я посадил леталку и вышел из слияния, майор молчал ещё несколько минут. Я тоже не рисковал заговорить - так и сидел, спелёнутый, как младенец, в своём узком и жёстком кресле.
- Не знаю, кто тебя учил, - сказал наконец Никифоров. - Только ты ведь не летаешь, парень. То, что ты делаешь - это не полет. Это шабаш ведьмовской, вот что. Истерика это.
И он потянулся отстёгивать ремни.
Мы вылезли из машины на твёрдую землю, и я благодарно похлопал по округлому боку "стрекозу", а потом осторожно потрогал симбионта у себя на шее.
Было бы обидно вдруг проснуться на борту тюремного транспортника.
Нет, это мне не снится. И Никифоров, старикан вздорный, врёт. Я летаю, и буду летать. Потому что я предназначен для этого.
