Жофия прижалась к его руке и беспомощно прошептала в ответ:
— Я полюбила тебя.
Рука мужчины налилась жизненной силой, Агоштон судорожно стиснул женщину, и это было не просто объятие, а отчаянная попытка ухватиться за опору.
— Давай никогда больше не говорить об этом! — взмолился он. — Никогда больше! Обещаешь? Мне и без того больно!
На следующее утро они вдвоем отправились в контору сельхозкооператива. По пути Жофия отвела малышей в ясли и с ужасом заметила, что взгляды всех встречных подолгу задерживались на ней. Может, удивлялись, что она не в трауре: сегодня к черной юбке она надела серую блузку.
Председатель Деметер Реже в растерянности второй раз перечитал рекомендательное письмо офицера-воспитателя из сегедской тюрьмы. «Старательный… дисциплинированный… спокойный… за десять лет ни разу не подвергался взысканию…» Мать родная, десять лет! «Глубокое раскаяние… все условия, чтобы вновь стать полезным членом общества… Обращаемся за поддержкой к компетентным организациям…»
Уткнувшись в бумагу, председатель украдкой разглядывал сидящую перед ним пару. Жофика влюблена, но стыдится своего счастья и полна опасений за будущее своего избранника. А во взгляде мужчины — затаенный страх, будто он постоянно ждет пинков и ударов. Он явно истосковался по доброму отношению и благодарно откликается на каждое проявление симпатии. Суровое лицо его смягчается всякий раз, когда он, не поворачивая головы, исподтишка бросает взгляд на Жофию. Обоим в жизни не повезло… вот они и потянулись друг к другу.
Отложив бумагу, председатель посмотрел прямо в глаза Агоштону. Он взял себе в привычку не сводить взгляда с лица собеседника все время, пока идет разговор; люди почти не решались лгать ему.
— За что вы отсидели?
Мужчина ждал этого вопроса, и все же взгляд его дрогнул:
— За поножовщину.
— Десять лет?..
— Десять.
— Уложили его насмерть?
— К делу примешали политику, — пояснил мужчина.
— Тогда понятно. — Председатель заметил, как Жофия вздрогнула от неожиданности. — Давно вы знакомы?
Жофия уловила укор в его вопросе.
— Пять… нет, четыре недели, — вспыхнула она. — Почти четыре недели, — упрямо повторила она. Уж кто другой, а председатель лучше помалкивал бы. Прожив с женой восемнадцать лет, он бросил ее ради молодой потаскушки, которая прижила незаконного ребенка от какого-то итальянского туриста и каждый месяц получает алименты из Турина — пятьдесят тысяч лир, это всему селу известно. Однако у председателя и в мыслях не было упрекать женщину.
