Девочку она взяла на руки, Петике повела рядом, и они направились по узкой, темнеющей долине домой.
Петике как обычно, сбиваясь, торопливо рассказывал о событиях долгого дня, а она устало слушала: птичье гнездо… Марика плакала… Они играли в магазин… Но вот она насторожилась.
— Что ты сказал, сынок?
— Вернулась бабушка, — радостно сообщил Петике, и мать наконец-то обратила внимание на сверкающий кружок, который мальчик сжимал в ладошке, — и вот что принесла!
— Какая еще бабушка? — удивилась Аннуш.
— Из Америки.
У Аннуш мелькнула мысль, что, может, отец кого-нибудь из детей подослал к ней свою мать… но это невозможно! Ни одному из парней она не говорила, что забеременела от него, чтобы не подумали, будто она хочет навязаться кому-то. Деревня до сих пор гадает — угадать не может…
— Мы пели, она рассказывала нам сказки, и мы играли, — продолжал Петике.
Тяжелая догадка шевельнулась в мозгу, но Аннуш с ужасом отогнала ее. Нетерпеливо прикрикнула на ребенка:
— А ну расскажи толком, что за бабушка явилась?
Петике, слегка оторопев, все же постарался рассказать толковее, насколько это под силу пятилетнему ребенку.
— А где сейчас эта женщина? — нетерпеливо спросила мать.
— Дома.
— Что она делает?
Петике уже чуть не плакал.
— Подоила Фюге и готовит ужин.
— Ты сказал ей, что ключ на окошке хлева? — вскрикнула мать.
Малыш расплакался.
— Ничего я ей не говорил, — всхлипывал он. — Она сама знала. Она сказала… его всегда туда клали…
Аннуш стало дурно. Она спустила на землю девочку, ей самой пришлось ухватиться за ограду. Сердце ее колотилось в груди, у горла, в висках, Аннуш боялась, что вот-вот задохнется.
Дети с ужасом смотрели на нее.
И теперь Аннуш заметила, что лица у детишек не выпачканные, как обычно, и руки чистые, и даже ноги. И дыру на штанишках Петике, которую вчера вечером она не смогла зашить, потому что в доме не было ниток, чьи-то руки заботливо залатали. Но что это? На Петике и рубаха чистая, и старенькое ситцевое платьишко девочки тоже выстирано. Конечно, на солнце все быстро сохнет…
Она подхватила ребятишек и бросилась к дому.
Тень от холмов уже легла на долину. В наступающих сумерках она издали разглядела, что четырехугольник кухонной двери не светится. Войдя во двор, тоже никого не увидала. Безумная надежда вспыхнула в ней: наверное, ушла! А может, ее и не было. Может, Петике все это привиделось.
И тут тихий, но красивый, звучный женский голос поплыл в сумерках:
