— Так и будешь стоять и смотреть в окно? — спрашивает Лина.
— Если не возражаешь.
И Лина ушла.
Ой, опять начинается, нет, только не это. Нет-нет, надо что-нибудь придумать, нет, нет, не надо, пожалуйста. Меня мутит, этот приторный запах, он у меня в голове, нет, надо подумать о чем-нибудь хорошем. Лина всегда так говорит, она садится на кровать, крепко меня обнимает и говорит, подумай о чем-нибудь хорошем.
И я знаю, о чем думать: как я выиграла конкурс рисунка, и наша учительница вызвала меня к доске, пожала руку и вручила шоколадку; и как мы с мамой ехали из центра, а у меня в руках была клетка; и как я до этого засмотрелась в окно зоомагазина, а мама сказала: «Можем зайти».
Она подержала мне дверь. Внутри галдели птицы. Я пошла к хомячкам и заглянула к ним в ящик. Хомячки были коричневые и белые, они ползали друг по дружке, наступали друг дружке на головы, я помню все в точности, я сказала: «А сколько хомячок стоит?»
Тогда к нам подошла девушка, продавщица: «На хомячков сейчас скидка. Один зверек — всего сорок крон».
— Сорок крон! За хомячка! Всего сорок! — сказала я, и мама засмеялась первой, а девушка — второй.
И когда она, та девушка, отошла, мама спросила:
— Эмили, хочешь хомячка?
— Да! — я улыбнулась, и мама улыбнулась в ответ, так мы и смотрели друг на друга, и улыбались, и я выбрала себе Фру Берг.
Она была вся белая. У нее были черные глазки и ротик-улыбка. За сорок крон.
Наших денег хватало только на самую маленькую клетку, они ведь дорогие, но раз уж у меня есть хомячок, то должна быть и клетка. А еще через неделю мой рисунок победил в классе на конкурсе, и учительница, прежде чем повесить на стену, пустила его по рядам, он назывался «Вещи для хомячка», так я внизу написала. А теперь слышу папу, он листает газету, и еще шум — хоть бы не… Ну вот, так я и знала.
— Эмили, — кричит папа, — не подойдешь ко мне?
Молчу.
— Ясно, — говорит папа.
Шуршит отложенная газета, он встает и идет, пол скрипит скрип-скрип, папа останавливается и стоит.
Чувствую затылком, как он на меня смотрит.
Говорит, стоя в дверях:
— Я тут подумал, а не сыграть ли нам в «ералаш»?
— Я еще постою.
— Может, Лина тоже будет.
Не отвечаю.
Котовась вылизывает себе хвост. Папа уже зашел в комнату. Развернул стул спинкой вперед и сел. Сидит и на меня смотрит.
— Так и будешь сидеть? — спрашиваю.
— Почему бы и нет.
Я вздыхаю и придвигаюсь ближе к окну.
Кладу ладони на стекло, вокруг них появляется туманный след.
Сколько времени я могу не шевелиться? И не шевелиться — насколько? С руками вот так. Вплотную совсем. Вот если к чему-то тянешься, то разве достанешь? Нет, не совсем, сколько ни прижимай пальцы к стеклу, все равно остается зазор в несколько атомов, и сколько ни дели, всегда будет доля еще меньше. А если взять что-нибудь большое, то обязательно найдется еще больше. Ой, Котовась, Котовась, что же ты делаешь? Ты мурлычешь? Или просто под ногами крутишься?
