— Замолчи! — вдруг грубо оборвал ее Аарне. — Хватит об этом, слышишь?
Тетя Ида от неожиданности оцепенела. Затем ее губы задрожали. Ужасно, когда плачет старая женщина. Размазывая руками слезы, она повторяла:
— Как ты со мной разговариваешь! Как ты со мной… разговариваешь…
Аарне уже и сам раскаивался в том, что обидел старого человека. Если бы тетя Ида хоть что-нибудь еще сказала или подняла бы глаза… Аарне попросил бы прощения… Но тетя все плакала, опустив голову, и Аарне потихоньку вышел.
Тетя услышала, как скрипнула дверь, и подняла голову. Она вытерла слезы, водворила на нос очки и снова принялась за вязанье. Она думала о том, что молодежь крайне деморализована. И ей было очень жаль, что Аарне, которому она хотела бы стать матерью, попал под влияние каких-то темных сил. Ей хотелось бороться, но она еще не видела конкретного противника. Она не могла примириться с поражением, она верила, что судьба подбросила ей кусок глины, из которого ей нужно что-то вылепить.
Аарне пошел в школу на комсомольское собрание.
…Эда меня не любит, национального чувства у меня нет.
Что дальше?
Эда пусть катится к чертям! Нет, так все же нельзя думать… Да, пусть со своим Тийтом…
Национальное чувство не появится, тете Иде придется поплакать.
Это перспектива?
Нет, это пустота. Чем ее заполнить?
На собрании кто-то рассказывал о бригадах коммунистического труда. У выступавшего был тихий хриплый голос, его было трудно слушать. Он говорил о том, как они отдыхают:
— Часы досуга мы проводим тихо и культурно, вместе читаем газеты и играем в шашки.
Иво наклонился к Аарне и прошептал ему на ухо:
— Послушай, спроси-ка у него, неужели они сами не умеют читать?
— Помолчи! — прошептал Аарне. Но Иво был прав. Можно сойти с ума, когда дни, недели, месяцы все будет тихо, спокойно и культурно, если нет никаких волнений и газеты читаются вслух. Разве таким будет коммунизм? Аарне повернулся к Индреку:
— Скажи, при коммунизме мы будем жить тихо и культурно?
Индрек не расслышал вопроса и переспросил:
— Что-что?
— Ну, просто. Этот человек говорит о будущем. Он — его представитель. Я скажу тебе честно, мне нравится коммунизм! А речь этого представителя будущего смешит меня… Скажи, я просто близорук?
— Ты имеешь право смеяться, ты родился в сорок третьем году.
— Что?
— Мы — этап, понимаешь? Мы стоим на грани двух миров. — Индрек многозначительно поднял палец. — Поэтому мы многого не понимаем. Наши потомки уже не будут смеяться. Вместе с нами умрет последнее сомнение.
