— Детская игра… Что вы знаете о войне? И какое ваше дело?
— Замолчи! — закричала Карин. — Это дело каждого.
— Делайте, как хотите, — вздохнула Ирма.
— А ты в это время будешь прыгать в высоту, да?
— Ты, Анне, сиди себе за своим роялем.
Класс настроился воинственно.
Карин перешла к делу:
— Эда, а ты как считаешь?
Эда встала и равнодушно произнесла:
— Я никак не считаю.
— Что?
Аарне посмотрел на Эду и тоже удивился. Ее карие глаза были страшно пусты, и казалось, что в любое мгновение в них могут появиться слезы.
— Что ж, ладно…
Эда села и закрыла лицо руками. Она не плакала.
— Андо, а ты чего сидишь? — неожиданно спросила Карин. — Что ты думаешь?
Андо усмехнулся.
— Я ничего не думаю.
— Ничего? Ты в нашем классе учишься?
Андо не ответил, и Карин махнула рукой.
— Хорошо. Это дело мы проведем. Так, что… Ах, да. Сценарий напишет Аарне, найди себе помощника и…
— Я?
— Да, да, ты. Не кривляйся. Собрание окончено.
Все разбежались.
Прямо-таки мистический день
— НА САМОМ ДЕЛЕ Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ О ВОЙНЕ.
Аарне сел в кресло. Свеча горела уже четвертый вечер. На потолке дрожали расплывчатые тени.
Индрек сидел напротив. На нем была ярко-зеленая рубашка, делавшая его загорелое лицо еще темнее. В комнате было тепло.
— У тебя здесь как в мистерии, — улыбнулся Индрек. — Нечто очень романтичное… Совсем как…
— Т-с-с… Тетя на кухне. Романтика? Нет, пусть уж лучше мистерия. Почему ты не отвечаешь?
— Ты же ничего не спрашиваешь.
— Нет, я спросил. Например, могу ли я говорить о войне? У меня о войне нет никакого понятия.
— Ты об этом литературном суде?
— Да.
— Учти, что никто из нас не знает о ней больше, чем из книг… А их сколько хочешь… Барбюс, Бек, Ремарк, Хемингуэй, Симонов, Шолохов. Больше не помню сейчас…
— Все из книг, все… А теперь еще по приказу коллектива я должен сам стать писателем! Я только слышал… — Аарне закинул ногу на ногу и опустил голову на спинку кресла. — В ту ночь, когда я родился, кругом были пожары. Этого я, конечно, не помню, и это чисто для иллюстрации. Мой отец погиб на войне. Я не знаю о нем ничего. Мать об этом никогда не говорит. Только тетя Ида говорит, что он был в эстонском легионе… Тетя Ида, кажется, любила его больше всех… Я знаю лишь то, что он мой отец и что он испортил мою чистую анкету…
Индрек махнул рукой.
— Ерунда!
— Конечно, ерунда… Для меня война всегда останется абстрактным понятием… И этот наш вечер тоже ничем не сможет помочь…
Друг покачал головой.
— Знаешь, твой разговор тоже ерунда. Мы ведь играли деревянными ружьями и танками…
