Несмотря на тиф, усталость и потери в боях, численность 30-й дивизии, как и других четырех из состава воевавшей в Сибири 5-й армии, возрастала от месяца к месяцу. В строю осталось не больше пятой части первоначального состава, что пошел в наступление от уральских предгорий и перешел через Енисей. По пути в части постоянно вливались коммунисты, кто работал в подполье, настроенные большевистской агитацией рабочие и партизаны из тех, кто не уклонился от «добровольно-принудительной» мобилизации. Последняя без промедления проводилась идущими в обозах представителями советской власти, которые с местными коммунистическими активистами тут же создавали ревкомы во всех городах и уездах, освобожденных от колчаковцев. Сейчас 30-я дивизия насчитывала 27 тысяч вполне здоровых и боеспособных бойцов, столько же, как всех в отступающих остатках белых армий. Вот только более половины нынешних ее красноармейцев совсем недавно сами служили у колчаковцев и десятками тысяч сдались в плен под Красноярском. Мобилизованных белыми сибиряков тут же ставили в строй, и они из кожи вон лезли, чтобы доказать свою преданность победителям и заслужить полное прощение.
Частенько, но после фильтрации в особом отделе, ставили на вакантные командные должности и бывших офицеров, тех, кто не вызывал у чекистов особых подозрений. Процедура надзора за такими краскомами, которых именовали «военспецами», была давно и тщательно отработана. Тут и надзор со стороны комиссара, без согласия которого ни один приказ не был действительным. А также бдительность «особистов» и «сознательных» бойцов-коммунистов. И главная предосторожность – семья такого офицера тут же бралась на заметку как потенциальные заложники в случае его предательства, тем самым обеспечивая полную лояльность новоиспеченного красного командира. Слишком многому научили большевиков частые измены «военспецов» в первый год гражданской войны!
– Тут такое дело, товарищ начдив, – Грязнов мотнул головою, – позавчера в Нижнеудинск перебежали несколько десятков солдат из команды разведчиков какой-то белой дивизии, вроде бы Казанской, из-под Тулуна аж сбежали. Так местные партизаны их на глазах жителей голыми по улицам таскали и водой поливали, пока те дуба не врезали. Сам видал – стоят, что твои скульптуры…
– Турни, – флегматично произнес Лапин. – Зачем нас лишать хорошего пополнения? Топросить-то успели?
– Никак нет, товарищ начдив, – Грязнов пожал плечами, – стояли уже замороженные. А вот местных поспрашивали – слухи пришли из Тулуна, что белый главком Каппель в селе умер, в гроб положили!
