По радио опять уведомили о предстоящем в ближайшее время выступлении Гитлера.
— Какой смысл так тянуть с выступлением фюрера? Люди могут бог знает что подумать, — сказал вполголоса один из спутников Скорцени. — В чем тут дело?
— Очень просто, — ответил Скорцени. — В «волчьем логове» нет передвижной вещательной радиостанции. Ее срочно перебрасывают из Кенигсберга. Вероятно, запаздывают. А с людьми, которые начинают бог весть что думать, знаешь, что мы делаем? Знаешь, сам видал. Так не зарывайся.
Фромм услыхал это. Все было проще простого, а ведь и у него в голове начали уже проклевываться различные домыслы, как и в головах тех, о ком говорили эсэсовцы. В порыве какой-то отчаянной беспристрастности он признал правильность принятых по отношению к нему жестких мер, поскольку с ним было не все благополучно. Как это просто, думал он теперь, в «волчьем логове» всего-навсего нет вещательной радиостанции, ее перебрасывают из Кенигсберга, а тем временем кое-кто начинает сомневаться, что фюрер цел и невредим…
В коридоре все пришло в движение. Кто-то из эсэсовцев рявкнул на связанных: «Вперед, шагом марш!» — и те пошли прямо, окруженные такой плотной цепью конвоиров, что их почти не было видно.
Дверь одного из кабинетов распахнулась, и показались двое: Кальтенбруннер и Райнеке, в генеральских мундирах. Когда арестованных подвели к ним, Райнеке вдруг крикнул:
— Вы отправляетесь в гестапо, предатели! Приговор вам вынесет фюрер. Уж он справедливо решит вашу участь, будьте покойны. Долой предателей!
С этой минуты здание на Бендлерштрассе, до сих пор густонаселенное, начало пустеть. Несмотря на толпы эсэсовцев, которые по приказу и без такового расставили массу ловушек, общая неразбериха была еще столь велика, что нескольким офицерам и в этой заключительной фазе удалось ускользнуть.
Когда вывели связанных, настал черед других. Выводили их иначе. Каждый получал двух сопровождающих. Скорцени проинструктировал стражей:
— Чтобы никто из них и словом между собой не перекинулся. Ясно?
Черно-зелено-черные тройки стали спускаться по лестнице. Настала очередь Фромма, он тронулся с места.
Кальтенбруннер, Райнеке и Скорцени стояли теперь втроем. Фромму хотелось обратиться к Кальтенбруннеру, продолжить разговор в прежнем тоне, который как-никак был доверительным, но тот в последний момент наклонился к Райнеке и что-то шепнул ему на ухо, отчего Райнеке вдруг разразился хохотом. Секунды через три Фромм был уже далеко от эсэсовских верхов, в полной власти сопровождавшей его солдатни. «Но генеральские знаки различия я сохранил и ордена тоже», — подумал Фромм, и это его немного успокоило.
